Сладко мне пожилось-попилось,
голытьбе, продолжателю рода,
на железной земле поспалось
под присмотром большого народа!

Когда умрёт последний ветеран
большой войны – а это будет скоро, –
какая из освобождённых стран
над ним склонится горестно и скорбно?

Когда мы подвели итог тоннажу
Потопленных за месяц кораблей,
Когда, пройдя три линии барражей,
Гектары минно-боновых полей.

Прошли года, но я забыть не смог
Тот год, когда в боях нам было жарко,
Как с нами шла в седой пыли дорог
Бесстрашная девчонка – санитарка.

Идет комбайн по танковому следу,
Берлинцы стоя слушают наш гимн,
И слово долгожданное «Победа»
Вдруг с именем сливается твоим.

Разрядив наганы, автоматы
И себе устроив выходной,
Расписались русские солдаты
На Рейхстаге – и ушли домой.

За каждый шаг тяжелых ног,
За каждый взгляд тупого глаза,
За гнойной свастики плевок
На девственных снегах Кавказа.

Я наполовину похоронен.
Я веду смертельные бои.
Я и здесь, и там, где в обороне
Полегли товарищи мои.

И видели люди, и видел Бог,
как оно над землёй взлетело,
как весть о победе грядущей,
как символ бессмертия, как

Москва, как мать, нас провожала в бой
В день Октября. Не таял снег на лицах.
Нет у Москвы других – и мы собой
Закрыть должны все подступы к столице.

Пока не сгонит журавля
С гнезда родного осень-гостья,
Водили нас учителя
За город – собирать колосья.

Денек я помню в детстве ясном,
Со мной он всюду и везде:
Сидело облачко на прясле
И мыло ножки в синь-воде.

Нет, не ушла наша нежность,
Пусть мы стали суровей и суше,
И в сраженьях, скреплённые кровью,
Беспощаднее стали и злее

Рвались снаряды слева, справа.
Земля стонала, как в бреду.
А он лежал у переправы,
У всей России на виду.

Мы жизнь начинали с обмоток,
С холодной еды в котелке,
С жестокого быта пехоты,
Зарытой в Копай-городке.