Я ведь это видел сам.
Мать расспрашивала долго.
«Лги, – сказало чувство долга,
Мать поверит чудесам…»

Женихов моей сестры
Разбомбило под Ростовом.
Пронеслись над ними с рёвом
Чёрно-белые кресты...

Окна задушены дымом,
Ярость гудит в кирпичах.
Вдоль мостовых нелюдимых
Голые трубы торчат.

…И постоять у ржавого крыла,
Друзей припомнив, под огнем упавших.
Была ли юность или не была
У нас, в пути так много повидавших?

Мы видели в глазах людей укор,
Когда в бинтах мы отходили, в саже.
А после нас их через час – в упор,
А через два их – в землю заживо.

…Я вижу снова вихри непогод.
Земля изрыта язвами воронок.
Исходит кровью сорок первый год,
Как раненый волками жеребенок.

…Забираясь с сестрёнкой на стулья,
Открывая скрипучий буфет,
Брали мы сухари из кастрюли,
Будто это – пригоршни конфет...

Прошли стихи дорогами огня…
Как амулет, что был нам свят и дорог.
Мы всю войну в карманах гимнастёрок
Несли стихотворенье «Жди меня».

Комиссар нам казался отцом.
Добрым был, но и спрашивал строго.
В размышленьях о чем-то своем
Он бородку задумчиво трогал.

Сказал отец однажды хмуро:
«Нам жить с прохладцей не с руки…
Есть окололитература,
Есть околофронтовики…»...

Была волна, и мне в каптерке
Мой самый первый старшина
Вручил по списку гимнастерку
И остальное всё сполна.

Не жизнью – патронами дорожа,
Гибли защитники рубежа
От пуль, от осколков мин.
Смолкли винтовки… И наконец

Я шел и смеялся, забывши о том,
Что скорбь притаилась за каждым углом.
Невесты с тяжелым заплаканным взглядом,
И матери с каменной выдержкой рядом…

Выкраивая мне штанишки
Из старых дедовых штанин,
Смеётся мама: «У портнишки
Семь раз отмерь, отрежь – один».

Еще со взгорья, как штыки нацелясь,
Торчат сухие мертвые стволы.
И, словно зло оскаленная челюсть,
На мшистом склоне надолбы белы