Июнь сорок первого… Мятные травы,
весёлые косы, прокосы, стога!
Цветёт сенокос. И ребячья орава
ушла из улуса в луга.

Сбираюсь в очередь за хлебом,
Платком увяжут – и бегу.
А фиолетовое небо
Лежит на мартовском снегу.

Моряком ли был, солдатом ли,
Брал Констанцу или Ржев?
Те, кто прах его оплакали,
Верно, умерли уже.

Четыре грани – русский штык:
И меркнет свет на сломе лет,
И времена смыкает встык
Цветок георгиевских лент.

В воду речную войти попытаемся дважды:
Всё изменилось вокруг со времён Гераклита.
В польской земле существует местечко Едвабне,
Тайна кровавая в этом местечке сокрыта.

Опять рубеж – простор твой синий,
Опять, как в дни глухой орды,
Враги страны, враги России
Хотят испить твоей воды.

На земле осенней листья –
Будто солнечные пятна.
С ведрами на коромысле
Девушка прошла обратно.

...В сорок шестом мы с бабкой побирались. Голод
шагал Тамбовщиной, спускался по Хопру***.
А впереди него бежали вошь и крысы. Мы – за ними:
подальше от Русанова****, от скрежета проклятых
крупорушек*****...

Седой человек одинокий
В квартире напротив живёт.
Он китель с наградами носит,
При встрече мне честь отдаёт.

Друзьям – поэтам! Вечерами,
Когда умолкнет битвы гром,
В мечтах беседую я с вами,
Как в дни былые за столом.

На той войне, где были мы с тобой,
С распятым ртом в атаку не бежали,
За пять минут полки не окружали
На той войне, где были мы с тобой.

Слово гремело, неслось, катилось.
И мы выскакивали из землянок,
Еще не веря, что это случилось.
И слово катилось весенним громом.

Дивилися мы, удивлялись и фрицы:
Такое бывает иль в сказках, иль снится
На сене душистом.
На юг из-под леса – точь-в-точь от погони

Я – обыкновенный, довоенный,
То есть я родился до войны.
Вой фугаски яростной сиреной
Просверлил мальчишеские сны.

В тот день они попали
В третий круг ада.
Поздняя осень затмила солнце,
Горные тропы