Синело небо. Было тихо.
Трещали на лугу кузнечики.
Нагнувшись, низкою гречихой
К деревне двигались разведчики.

И тёмен хлеб под хрусткой тонкой коркой,
Ржаные ломти нынче на столе
Темны, как обожжённые пригорки,
Припавшие к невыжженной земле.

Это мама у рояля,
И волос каракульча.
Я сижу под ножкой, зная,
Кто я, для чего и чья.

Малая букашка по окошку
Делает в который раз круги,
Хочет отыскать на волю стежку,
Только что не скажет: «Помоги!»

Грязь месил, в медсанбате срывал бинты,
Стали руки темней свинца…
Я не знаю, не знаю совсем, кто ты, –
Ни фамилии, ни лица.

Обожгла, не обошла, не минула
И меня своим крылом война.
Словно пузыри взрывались мыльные
Вести у родимого окна.

Куда они шли – неизвестно.
Но знали, что шли на восток.
О лямок знамения крестные!
О пыль вековая у ног...

Они лишь вечер были вместе.
Расстались в полночь у крыльца.
И, как слова в хорошей песне,
Соединились их сердца.

Сестра в халате, как мадонна.
Игла ужалила, тонка.
Я кровь сдаю – рабочий донор,
Пришедший прямо от станка.

Проезжая пески пустыни,
Что струятся быстрей воды,
Созерцая новые земли,
Города, поля и сады

Распоротый зенит. Трассирующий росчерк.
Извилистые рвы в рогатках и ежах.
И мы лежим в снегу средь пригородных рощиц
На подступах к Москве, на ближних рубежах.

Растут сады,
Как сорок лет назад,
Ведут следы
В полууснувший сад.

Разве можем мы быть равнодушными к злу?
Страшный призрак я вижу сквозь смрадную мглу:
Черным прахом дымятся на страшных кострах
Миллионы людей, превращенных в золу.

Сейчас это даже красиво:
Скалы, прибой, маяк…
А мы наступали с пролива
В промозглый ревущий мрак.