Двор монастырский, посредине
Раскоп… И я понять не мог,
Откуда здесь, в песке и глине,
Небрежно брошенный сапог.

О, как плясал он,
конопатый!
Хотите
верьте или нет...

Заря лишь только высветила двор,
А за окном уже стучит топор.
Сосед Егор!
Который день с утра
Я слышу эту песню топора.

Я упал, дотянувшись до немецкой земли,
Не дошёл до Берлина, другие дошли.
Я был ранен осколком,
Что под сердцем застыл...

Когда умолкнут навсегда
Орудий грозные раскаты,
Я приведу тебя сюда,
В свои подземные палаты.

В трамвае раскатисто-громко
Сутулились в тесном ряду
Старуха с дитём и котомкой –
Чужие, видать, в городу.

Как часовые, обелиски –
На том и этом берегу.
Здесь под огнем артиллерийским
Лежать пришлось мне на снегу.

Свёкла вó поле подёргана, повыбрана,
Травы инеем подёрнуты по выгонам.
Собирались мои тётки на «страдания»,
Перед всем селом страдали, дело давнее.

Кругом рвались бомбы, и море горело,
и облако дыма, чернее крыла
вороньего, тьмой покрывало всё. Прежде
где теплилась жизнь, там пустыня была…

Жаль мне тех, кто умирает дома,
Счастье тем, кто умирает в поле,
Припадая к ветру молодому
Головой, закинутой от боли.

О, этот невозвратный миг,
Когда и плакали, и пели,
Когда с улыбкой фронтовик
Нёс малыша, прижав к шинели!

В такие дни, как этот, всё прекрасно,
И был бы голос – песню бы запел!
Степь расцвела. Над степью небо ясно,
И славно поработать ты успел.

Ни украшений нет, ни ёлки,
Лишь стрелки движутся вперёд.
Двадцатилетние девчонки
Встречают сорок третий год.

Рысцою размеренно-строгой,
Под танковый грохот и гуд
К переднему краю дорогой
Собачьи упряжки бегут.

Обронил я во время похода
Котелок на одной из дорог.
Налетевшая сзади подвода
Исковеркала весь котелок.