НЕИЗВЕСТНАЯ МОГИЛА
Закрою глаза я
и вижу:
В осеннем смоленском лесу,
Булгача болотную жижу...
Руль со звонком,
седло,
колёса,
рама,
педали
да натянутая цепь.
Отца корила очень часто мама:
«Нашёл машину…
Здесь тебе не степь».
О, Яворщины пыльные дороги,
запомнила вас батькина спина,
отцовские натруженные ноги!
…Когда ворвалась
в городок война,
мы отступали,
смерть неслась вдогонку,
свинцом впиваясь
в гущу детских слёз,
в бессилии кричал
под стать ребёнку,
колёс лишившись,
старый паровоз.
Горело всё:
пшеница,
лес,
вагоны
(из них осталось целых только три).
И вдруг
сквозь причитания и стоны
сестра сказала радостно:
«Смотри!»
Дорогою
вдоль тлеющей пшеницы,
как добрая надежда среди бед,
спешил –
сливались в круг слепящий спицы –
отца везущий нам
велосипед.
Какой запас упрямства и отваги
надо иметь у ада на краю,
чтобы спасать ненужные бумаги,
а не семью
и даже жизнь свою?!
Полуторку и всех, кто в ней, – убило.
Бумаги разлетелись.
Но отца
спас тот, кого так мама не любила, –
велосипед, друг верный до конца.
Он поседел от пепла и от пыли,
неся царапин свежие следы.
Мы гладили его
и вдруг застыли,
заметив, что папаня стал седым.
Стоял, держа велосипед за раму,
суровый, с непокрытой головой,
и молча гладил плачущую маму:
мол, успокойся, я ещё живой.
Таким отца запомнил навсегда я:
глядит на запад, молчалив и сед,
у ног – земля,
от пепла вся седая,
а за спиной – устало догорая,
на однопутке
поезда скелет.