Как прежде, падали снаряды.
Высокое, как в дальнем плаваньи,
Ночное небо Сталинграда
Качалось в штукатурном саване.

Скоро, скоро я домой поеду,
И земля закружится в окне.
И в купе какой-то непоседа
Заведет беседу о войне.

Отмылись небесные своды
От чёрного смога войны.
Весна сорок пятого года –
Бессмертная память страны.

Как память о године чёрной,
С незабываемой войны
Лежит у нас в сарае жёрнов –
Изобретенье старины.

Нас в августе к службе призвали.
Винтовка, шинель, вещмешок.
Прощальную грусть на вокзале
Развеивал рыжий Витёк.

Два кладбища в деревне нашей.
Одно – моложе,
Другое – старше.
Одно – со звёздами.

На Комсомольской танк стоит
Из броневой уральской стали.
Его всем миром, словно щит,
В последний день войны ковали.

Всё стараются
душ растлители,
Но от них,
как от прочих бед...

Как сказать, что ты жив? Так сказав, я солгу.
Но сказать, что ты умер, сумею едва ли:
на июльской траве, на январском снегу
среди тысяч убитых тебя не видали.

На окраине села
С головою белой
Сына мать с войны ждала
И окаменела.

Я памятью в далеком сорок пятом.
Из давних встреч, запомнившихся мне,
Отчетливее вижу встречу с братом,
Которая мне снилась на войне.

Сны взрываются, начинённые,
В дрожь бросают фугасные сны:
Над просторами опалёнными
Снова чёрное небо войны.

Сон, никогда не снившийся, – всё тот же,
Ползёт, скрипит, в небытие скользя:
В потёмках воют «виллисы»* и «доджи»**,
Идти нельзя. И отдохнуть нельзя.

Ты – радость сердца, край отцовский мой…
Но если будешь ты войной остужен,
В морозной мгле погибну я с тобой…
Ведь если нет тебя, кому я нужен?

Опалила солдат война,
Посмотрите: излом да вывих…
Но жалеть не спешите вы их,
Тело бито, душа – вольна.