Чёрным пеплом, золой накормила война,
Плащ-палаткой тебя укрывала страна,
Детство моё…

Тянулись длинно темные колонны,
как бесконечный, медленный поток,
солдат немецких, грязных, полоненных,
по серому асфальту на восток.

На краю воронки от разрыва бомбы
Утром я подснежник голубой сорвал.
Мне бы его бросить, позабыть о нем бы,
Но о чем-то близком он напоминал.

Воды остался лишь глоток
В его пробитой пулей фляге.
Уже под утро он залег
За обомшелым пнем в овраге.

Каждый день наяву и во сне
С незажившею этою раной
Я по-прежнему там, на войне,
И иду по траншее песчаной.

Он мучился в госпиталях,
Израненный и молодой.
Но выжил – и на костылях,
С медалью вернулся домой.

Предание живо в моей стороне –
Деревня пропала в военном огне.
Под землю, как будто под воду ушла.
До малой травинки сгорела дотла.

Его зарыли в шар земной,
А был он лишь солдат,
Всего, друзья, солдат простой,
Без званий и наград.

Из чащи ветер западный несет
Пылающие вороха листвы
И стебли опаленные травы
Несет на гребни фронтовых высот,

Даже птиц веселых голоса
Можно обвинить сейчас в крамоле.
Разве здесь не видят небеса,
Что мемориальным стало море?

Мир затемнив от края до края,
В нашу отчизну ворвался враг.
Там, где прошел он, землю терзая, –
Трупы, могилы, пепел и прах.

Где вы, солдаты из Тахтаброда*,
Те, что рожденья двадцатого года,
Те, что моложе, с двадцать второго,
Те, что лежат у Москвы или Пскова?

Там, где яворы мирно дремали,
Тишиной и прохладой полны,
В незнакомом селе, на привале,
Получил я письмо от жены.

Я стрелял и стрелял, а они всё бежали
В сне одном – на меня, в сне другом – от меня.
А останки отца где-то в Польше лежали
И просили, просили огня.

Спина как серп у бабы Катерины.
Хлебнула бед за век дремучий свой:
Из Курска муж, а сын из-под Берлина
Вернулись похоронками домой.