Ты помнишь, как мельница эта гудела,
Как хищно вертелись ее жернова?
Младенец грудной и старик поседелый
К нам руки тянули из смертного рва.

Пахнёт из тыла тёплыми ветрами…
Там снег не топтан танками, не взрыт,
Лишь вьюга над равниною бескрайней,
Как сто солдаток, голосит навзрыд.

Стал попутный ветер тише,
и от этого кругом –
все деревья вроде выше
и приметней каждый дом.

На той же он плите опорной,
Исправен у него лафет,
Не зачехлён и хобот чёрный,
А вот прицела в шлице нет.

Я шел до фашистского чума – Рейхстага
В ночах и средь белого дня,
И смерть неотступная шаг за шагом
Выслеживала меня.

Судьбу благодарить не буду –
Благодарю народ родной
За то, что знаю жизни чудо,
Не опалённое войной.

Ты просишь осторожней
И сдержаннее быть.
Вопрос же этот – сложный,
Нельзя осуществить!

Пока её не исходил,
Не пролетел над ней, как птица,
Её дыханием не жил,
Не слушал пульс её столицы

Всё знакомо: длинные тревоги
И успокоительный отбой.
Смерть подстерегает все дороги.
Как дожить до встречи мне с тобой?

Галки, галки, как при Годунове,
Сыплются с высоких куполов,
Галки, точно сгустки черной крови,
Точно буквы непрочтенных слов.

А беженцы на самолетах
Взлетают в небо, как грачи.
Актеры в тысячных енотах,
Лауреаты и врачи.

Озарен лучом победы,
В край родной, где жили деды,
Возвращается солдат.
Все бегут к нему гурьбою

Угощала девушка бойцов
На днепровской жаркой переправе…
Пламенел кроваво берег правый –
Отсветы ложились на лицо.

Рассвет над Волгою осенней,
И не понять – туман иль дым.
И вспоминается Есенин:
«…не буду больше молодым».

К фронтовой полосе эшелон приближался.
В маскировке, в зеленом убранстве ветвей.
Мне при виде его давний Троицын день вспоминался,
Летний праздник деревни моей.