Вы просите, чтоб образ пули
Нарисовал я и пальбу.
В траве военного июля
Спит череп с дыркою во лбу.
Однажды на якутской барахолке
Среди барыг и нищенок возник
Носатый и залатанный старик,
С ним ворон был в коричневой ермолке.
Встал около татарина с мукою
И длинный ящик на косом ремне
Раскрыл, смущённо улыбнулся мне,
А ворон каркнул под его рукою.
Я книги продавал, их брали плохо.
Уже вторую осень шла война.
А книга что? Кому она нужна,
Когда не чтеньем занята эпоха?
Зато к нему всё шли, и шли, и шли,
Рублёвки торопливо расправляли
И перед птичьим оком замирали,
Лишь башмаки елозили в пыли.
Старик давал учёной птице знак,
И та, как будто вправду что-то знала,
Приглядывалась к людям и искала –
Искала судьбы их среди бумаг.
Я видел, как преображались лица,
Как люди молодели предо мной
От слов «Кого вы ждёте, возвратится»
Иль «С кем в разлуке, встретитесь весной»…
И я решился попытать фортуну,
И мудрый ворон со своих высот
Взглянул на мир и на меня. И клюнул:
«После войны вам очень повезёт».
А вечером в прокуренной столовой
Я подсмотрел, как пил старик вино,
А ворон спал, наевшись, и соловый
Глаз предсказателя глядел темно.
Старик достал бумагу, послюнявил
Огрызочек и коротко черкнул –
И в тёмный ящик тот пакетик вставил,
И за стаканом руку протянул.
И так застыл в молчании суровом,
Похожий сам на ворона, старик,
Задумавшийся над насущным словом,
Что людям было подороже книг.
И лик его, обветренный и красный,
И чистый взгляд в дырявый потолок
Дышали верой, вечной и прекрасной,
Как будто с Богом говорит пророк.
И шла война, и голодно и тяжко
Жилось моей измотанной стране,
Но в старой гильзе вещая бумажка
Ещё немало лет светила мне.