На площади памяти вечной,
Где сжатого сердца – не тронь,
Я видел, как свадьба беспечно
Бросала монеты в огонь.

Поля, холмы, лощины темно-синие
И перелески легкою волной,
Но через всё – невидимая линия,
Неслышная, идет передо мной.

Я из ржаной муки замешен.
Меня простой мужик испёк.
И никакой немецкий леший
Со мной управиться не мог.

Она в простом армейском ватнике
Врывалась с нами на высоты,
А про нее в тылу развратники
Рассказывали анекдоты.

О, долгожданная Победа
Войны последней мировой,
Пока твой сын я и живой,
Ты будешь гимнами воспета!

Пехота заснеженным склоном
Ушла на метельный закат,
А в поле ночном и холодном
Остался упавший солдат.

Пехота заснеженным склоном
Ушла на метельный закат,
А в поле ночном и холодном
Остался упавший солдат.

В восемнадцать – прощание с мамой.
В двадцать – гибель друзей, седина…
Распроклятая ведьма-война
Расстреляла мальчишек немало!

Две розы, не успевших распуститься,
стоят у койки, где лежал калека…
Две девушки по порученью ЖЭКа
вчера их принесли ему в больницу...

В моё не розовое детство,
Когда окончилась война,
Я помню, как хотел наесться
На все иные времена.

…А детство с юностью – отколоты.
Всё глуше незабвенный вальс.
Об этом старый школьный колокол
Напоминает мне сейчас.

В каждом доме утром рано-рано
слышатся знакомые слова.
Это твердый голос Левитана,
словно клятва: «Говорит Москва!»

Глухая ночь глядит в окошко,
Вдали орудия гремят…
С дорожной спутницей-гармошкой
Вошел в вагон слепой солдат.

Вы видели, как умирали сапёры?
Вы слышали, как умирали сапёры?
Мгновенно – как писаря росчерк.
И смерти не было проще.

Не спеши, моё больное сердце,
И на отдых тоже не зови.
Мы с тобой бойцы-единоверцы
В ненависти, в дружбе и в любви.

Я читаю отцовские письма.
Сорок пятого года они.
Как иссохшие блёклые листья,
Как сметённые временем дни.