В путь-дорогу меня снаряжала война,
чтоб Земля была счастлива, мирна, вольна.
Сколько я на чужбине лесов исходил!
Видел пальмовый, буковый, лиственный…

Море, море… Балтийское море…
Вьются волны живой красоты.
Ты клокочешь, и в пенном просторе
Синим пламенем кажешься ты.

Руль со звонком,
седло,
колёса,
рама...

Нам не хватает, видно, хватки:
Дрова никак не колются.
А у Петровой, у солдатки,
В избе похлеще полюса.

Когда я был молод, была уж война,
Я жизнь свою прожил – и снова война.
Я все же запомнил из жизни той громкой
Не музыку марша, не грозы, не бомбы,

Не под небом Таврии –
В приуральской стороне
Пел солдат в вагонном тамбуре,
Уцелевший на войне.

Прекрасный Киев наш на вековечных кручах!
Многострадальному – хвала тебе, хвала!
Пускай сияет день, где ночь, как смерть, прошла,
Пускай блестит луна, где небо было в тучах!

Весь встрёпанный и потный со двора
Вбежал: отец!.. И сразу тихо стало.
Из тёмных рук бумага выпадала –
И той бумаге не было конца.

Суровое небо, расстрелянный снег.
Десяток бойцов у курганного склона.
По восемь патронов осталось на всех.
Но здесь – Сталинград, оборона.

Три старших брата было у меня...
От них остались только имена.
Остались три портрета на стене –
Убиты братья на большой войне.

Так бывает необъяснимо:
Как на выдохе, вдруг замрёшь.
Сколько раз пробегал я мимо
Огородов этих и рощ!

В году бывает два особых дня,
Когда встают в ружьё погранзаставы,
И вместе с ними в отсветах огня
Встают виденья подвигов и славы.

Сад распускается – перед грозой,
дитя рождается – перед войной.
Потом вспоминается: «Боже ты мой,
как было светло перед самой, той…»

Мне из окопа видно озерко.
Игра лучей становится живее.
Как вдохновенье, солнце высоко!
Я думаю о нем, благоговея.

Я из холстины сшил кисет себе,
Из клена выжег трубку ночью. Знаю:
Они в моих скитаньях и судьбе
Большую роль наверняка сыграют.