С холодной злобой, тайным страхом,
Чтоб прошлое забыть сполна,
Они стирали с плит Рейхстага
Солдат советских имена.

Задумаюсь – очнётся память.
Вчера как будто – боже мой! –
Шагала Зорька с вольных пастбищ
Туманным вечером домой.

Летний вечер погожий,
Пропахший парным молоком.
Лёгкий ветер по коже
Пробегает, ласкаясь щенком.

Как мягко извивается волна,
Катящаяся в дали неустанно.
Сюда, быть может, принесла она
Соль Атлантического океана.

Сулил воскресный вечер танцы,
смолил смычки концертный зал,
но шли в колоннах новобранцы
не на концерт, а на вокзал.

Мы под одним и тем же небом синим
С тобою, брат мой, были рождены.
Мне говорила мать: «Брат – на чужбине,
Бежал от распрей из родной страны.

Неприметная деревня
Под названьем «Три ключа».
Скрыли кронами деревья
Обелиск из кирпича.

На фотографии военной
парнишка снят в семнадцать лет
в шинели выцветшей бессменной,
которой век износа нет.

Идут дожди, смывая вмятины,
Воронок вечную вину.
И до сих пор находят матери
Детей, потерянных в войну.

Повезло человеку всё же:
Всю войну под обстрелом прожил.
А ведь мог бы в начале самом
К тем, какие не имут сраму.

Когда уходит в бой твой друг крылатый,
На важное задание летит
И ты ему помашешь из квадрата
И пожелаешь доброго пути

Вот они, принёсшие Победу
В сорок пятом праведном году, –
Гордые, подтянутые деды, –
По проспекту минскому идут.

Здравствуй, папка! Ты опять мне снился,
Только в этот раз не на войне.
Я немножко даже удивился –
До чего ты прежний был во сне!

Мне бы сразу вернуться с дороги назад,
и очнуться, и жить по-другому…
Как виденье беды мне предстал
Сталинград: ни единого целого дома!

Вчера мы хоронили Изю Блоха,
В степи остался скорбный бугорок…
Хоть Изя Блох писал стихи неплохо,
Но мы шутили: «Изя, ты – не Блок!»