Меня нашли в огромной луже
Под самолетом
В ледяной весенней стуже.
Я в ней проспал четыре часа

Двенадцать пар запавших глаз
На лицах бледных, невесёлых.
Сидел тогда наш третий класс
В подвале, где ютилась школа.

Под бой часов застыла наготове,
как занавес, туманная стена.
Уже без привкуса живой, родимой крови
становится Историей война.

Над тобою шумят как знамена
Двадцать пять героических лет.
Отзвук славных боев отдаленных,
Весь твой путь в наших песнях воспет.

Много верст на нем уже покрыто –
На зеленом быстром «шевроле».
Ночевать мы будем за Тильзитом*,
На немецкой, на чужой земле.

Пришёл солдат.
Детишки в доме,
но почему-то нет жены.
Взглянул внимательней.
И кроме своих заметил… след войны.

Имели с тобой мы одну фляжку,
Сухарь на двоих, табаку затяжку,
Котелок, из которого вместе мы ели,
Когда что-нибудь раздобыть умели.

Сегодня враг пять раз атаковал.
Хоть был отбит, но снова танки лезут!
Стук. Грохот. Точно лупят в сто кувалд
По листовому толстому железу.

Белеют снега в вышине голубой,
Сады украшают долины,
И солнце смеется, как плод золотой,
И слышится клекот орлиный.

Здесь всё валил военный ветер
В пучину дыма и огня,
И только гипсовые дети
С фонтана смотрят на тебя.

Еду, еду весь день, а леса ни на миг не кончаются.
Всё берёзы, осины сквозные и ели мохнатые...
И деревья особой, военной породы встречаются,
Из бетона и камня – они не шумят, не качаются:
Это братских солдатских могил обелиски и статуи.

Не смейтесь, если в поле по весне
Я поцелую горсть земли родимой.
Поверьте: чуждо слабодушье мне,
Душа умеет быть неколебимой.

Из глубины души, со дна
сознанья-океана
нахлынет память, как волна,
негаданно-нежданно.

Не израненный и не калека,
И собою доволен вполне.
Но присмотришься – тень человека.
Человек на прошедшей войне.

Когда в его окоп метнулось пламя,
Он заживо горел, но не ослеп.
Он и сейчас всё теми же глазами
Привычно зарабатывает хлеб.