И в радостный день, и в печальный
С тобою я связан судьбой.
Тебе я не родственник дальний,
Россия, а сын твой родной.

Меня играют на экране,
Вот я ползу, вот я бегу.
А вот уже в атаке ранен
И распластался на снегу.

Все четыре года убивал
Землю
И не мог убить металл,
Все четыре года, всю войну...

Такое было испытанье
учиться в школе, где с войны
дух сердобольный, госпитальный
хранили стены.

Трава да глина, рыжие провалы,
Замусоренный жуткой гнилью ров.
Порывисто несется одичалый,
Зловещий ветер выжженных холмов.

Ой, родимый виноградник, дом родной, –
На семь лет прощаюсь с милой стороной.
Ой, жена моя и малое дитя,
На кого вас покидаю, уходя?

Подобных судеб знаю много,
Но что с того, но что с того?
Я верил в Сталина, как в бога,
И клялся именем его.

Прозрачные от горя и корья,
Тянули бабы плуг,
Тянули цугом.
Осколочная рыжая стерня

Мне спину жгли змеиным ядом,
кололи, подпускали пчел,
не помогало нипочем.
И врач сказал: «Теперь начнем

Солдат любим седой старухой,
И молодой женой-стряпухой,
И малыми детьми…

Незнакомо тебе это трудное слово,
Что подошвами выбито, впаяно в грунт.
Нам оно вспоминается снова и снова –
Ветровой, опалённый огнём Моонзунд.

Ванечка, Васенька, Колюшка, Митя,
Где вы, родимые деточки, спитя?..
Где взять мне их, утешные слова,
Слова, что так похожи на молчанье?

С шершавыми, обветренными лицами
Стояли бабы: шали до бровей.
– Ты чей?
– Ничей…

Победный год. Сентябрь. Перрон.
За стрелкой дембель-эшелон.
От ожиданья – крови звон
Стоит в висках стеклянных.

Был озабочен очень
Воздушный наш народ –
К нам не вернулся ночью
С бомбежки самолет