Я тоже рос средь уличной шпаны.
И будущность была во тьме сокрыта.
И, к танцам в клубе выгладив штаны,
Я клал в карман кастет из текстолита*.

Война свалилась словно снег.
Час нападения – проспали.
Врагу сопутствовал успех,
Мы отступать не успевали.

Мне двадцать лет. Гремит трехтонка.
Со мною в кузове девчонка.
Вокруг смертельная война.
Навстречу нам грохочут взрывы.

Я в плену в краю чужом, далеком!
Дни идут печальной чередой.
Далеко отсюда на востоке
Милый край и отчий дом родной.

Корежилась земля… Под рев металла
Я шел, солдат, на линию огня.
А где-то мать ночей недосыпала –
Своей любовью берегла меня.

У входа в Освенцим, где люди, застывшие в скорби,
Где слёзы евреев проникли до магмы Земли,
Старик танцевал, чудом выживший узник Адолек,
И дочь его Джейн, и внуки с ним в танец пошли.

Мы несли его к могиле
На плечах лесной тропой.
Тучи серые сорили
Вперемешку снег с крупой.

Тебя никто не провожал,
вздыхая у дверей.
Рыдал, как колокол, вокзал,
над юностью твоей.

Святой Георгий собирает рать,
И в небеса уходят ветераны.
Они и там, коль дан приказ «Стоять!»,
Отчизну защищать не перестанут.

Горит в сердцах у нас любовь к земле родимой,
Мы в смертный бой идем за честь родной страны.
Пылают города, охваченные дымом,
Гремит в седых лесах суровый бог войны.

Весь под ногами шар земной.
Живу. Дышу. Пою.
Но в памяти всегда со мной
погибшие в бою.

Ни куста, ни стога, ни вороны.
Черный камень, серая зола…
На переднем крае обороны
танк советский бомба обожгла.

Мой конь ещё в лугах гулял.
Тень к чёрным корневищам жалась,
И первый луч себя ещё в росе не изломал.
Мгла розовая дрогнула и с голубой смешалась.

Узорами нежных цветов
Покрыты и степь, и поля.
Прохладой ты их бережешь,
Река голубая моя.

О нашем времени расскажут.
Когда пройдем, на нас укажут
И скажут сыну: «Будь прямей!
Возьми шинель – покроешь плечи