Щеки снег иголками колет.
Как наждак, поземка шуршит.
За станцией в гудящем поле
Ни огня нигде, ни души.

На погосте кресты,
И метут над Россией метели…
Здесь снега так чисты,
Что ж вы, братцы, пожить не успели…

Здесь война свирепо лютовала,
И курган ходил весь ходуном;
Не было на нем песчинки малой,
Не исполосованной огнем.

Бросая наземь дыма сгустки
На утихающем ветру,
Наш поезд в каменном Иркутске
Остановили поутру.

Нас не брали на фронт в сорок втором,
нас в убежища прятали бабки и деды.
…Ночь – пространство со всех полыхает сторон.
Утро – в пепел деревья и травы одеты.

Не думал, что будет так трудно влезать
В кузов полуторки. «Все!»
Рванулись. И отлетает назад
Киевское шоссе.

У каждого из нас была
Своя семья, своя забота,
Своя привычная работа
И мир привычного тепла.

Лето. Сорок первый.
Небо-небыль,
Синевой слепящее до слёз.
Цепью
по неубранному хлебу –
наспех сформированный обоз.

Совсем я не был зол или жесток,
но был обучен действовать прикладом,
стрелять, швырять гранату, бить под вздох,
и сам я весь прострелен и заплатан.

Настанет час расплаты, –
мы в буре мировой
отбросим супостатов
на Запад огневой.

Кольца с тонкою резьбой
И старинные браслеты
Вкупе с редкостной гупбой*
Поступили в фонд победы.

Один упал головой к Москве.
Другой упал головой к Берлину.
А где-то матери плачут две –
У них и было всего по сыну.

В сорок пятом
Сапожнику трудно жилось.
Много в доме голодных
И мало работы...

Широкие лиманы, зеленые каштаны,
Качается шаланда на рейде голубом…
В красавице Одессе мальчишка голоштанный
С ребячьих лет считался заправским моряком.

У двух пропавших сыновей
Могилы даже нет своей.
Могилу третьего нашли,
И то от Родины вдали.