Сумерки. Тишь. Деревенское лето.
В свете прожектора – зелень густая,
Бронза скорбящих фигур, а налево –
Камень-гранит. На граните читаю...

Душа моя укромная,
Зачем поём с тобой:
«Вставай, страна огромная,
Вставай на смертный бой!»?

Когда не вернулись солдаты с войны,
охотничьи их собаки ушли из деревни
и скрылись во мраке.
Тоскою глаза их полны
по юным хозяевам, павшим в атаке.

Как о прошлом помины,
Как беспамятству суд,
Молодые рябины
В старом парке растут.

Тихий снег над грохочущим миром
Продолжает идти, как тогда,
Когда Бог онемел над клавиром
И катилась под траки звезда.

Кому не сладко пережить сначала
Тот самый знаменитый миг,
Когда у Белорусского вокзала
Стоял отвоевавший фронтовик!

Снова слышен вой снаряда,
Накрывающего цель.
Много дней идет осада,
Злобный зверь забился в щель.

Послевоенное село,
Где Ламочка-река струится, –
Оно мне дорого зело,
Понеже в нём пришлось родиться.

Я люблю обычай этот русский,
С детских лет ещё знакомый мне,
Стол с нехитрой, в складчину, закуской,
Песни о любви и о войне.

Я давно не жалею нимало,
Что в село не летаю своё.
Мне достаточно мать рассказала
Про военное наше житьё.

Нет, память, ты не позабыла –
Такое в жизни нашей было.
Ничуть не покривлю строкой:
Коровы жрали чернобылы*...

Пять грохочущих суток не спали,
Не снимали тяжелых сапог.
Мы немало друзей потеряли,
Но ворвались в родной городок!

А я родился в сорок первом.
На первом месяце войны,
И мне под небом обгорелым
Уж не досталось тишины.

Шли они, как на параде.
Ряд за рядом,
Те, кто грудью своей прикрыл
Последние корабли

Ночь без сна, в метель и дождь – без крова,
Чужд шоферу на войне покой –
Гасли дни и зажигались снова
На моей дороге фронтовой.