Уходят совсем ветераны,
Редеют седые ряды…
Болят не телесные раны –
Болит у них сердце в груди.

Как величаво над высоткой
Плывут седые облака!
Здесь немец бил прямой наводкой
Из обгорелого леска.

Заболею. Детство приснится.
И во сне этом мама придёт.
В дверь шарахнется холода птица,
Белым крылом обожжёт.

Об одном тревожились мы только:
Чтоб никто не смог нам помешать…
В сорок первом с Нестеровым Колькой
Мы на фронт наладились бежать.

Мы под одним и тем же небом синим
С тобою, брат мой, были рождены.
Мне говорила мать: «Брат – на чужбине,
Бежал от распрей из родной страны.

В свалке металлического лома
Отыскали ржавую кровать.
Матрасовку начинив соломой.
Можно смело спать, не горевать.

Помню Поныри! Птицы кричали.
В дальней роще дымился костёр.
Задохнулась душа от печали,
Обожглась о сентябрьский простор.

Письмо из книжных выпало листов,
Пожолкшее с течением годов;
Местами даже выцвели чернила,
И потому чуть виден почерк милый.

Как в январе сибирский лес красив!
Трубит сосна. Звенит продрогший ельник.
Шумит сплошной березовый массив –
Высокий прямоствольный бельник.

Вот и всё. Ей уходить по лужам,
Думая и думая о нем,
Мальчике в шинели неуклюжей,
Туго подпоясанной ремнем.

Сквозь войну – день и ночь –
Проходил санитарный состав.
День и ночь, день и ночь…
И не мог от неё он уйти.

Враги сожгли родную хату,
Сгубили всю его семью.
Куда ж теперь идти солдату,
Кому нести печаль свою?

Горит свечи огарочек,
Гремит недальний бой.
Налей, дружок, по чарочке,
По нашей, фронтовой.

Салюты –
счастья минуты.
Рядом идём по Манежной,
точно и я прикрыта

Дело будто простое – улечься в кровать
И уснуть до утра беззаботно.
Нет, его эта ночь будет минами рвать
И окутывать жижей болотной.