Во флигельке, объятом лютой стужей,
В сорок втором, чтобы согреть сестру,
Я бросил в печку сказки братьев Гримм.
Железная печурка загудела.

Дожди не редкость в этой местности.
Здесь солнца яркого не жди.
На сотни верст в глухой окрестности
Без передышки льют дожди.

У старушек блокадных особенный день – пенсионный.
Он не праздник – начало рассчитанных праздничных дней.
И бездомных котов на обед позовут поименно,
И безродных собак обогреют заботой своей.

Из Рязани, Тагила, Сибири
и откуда ещё – не узнать! –
Он лежит под звездою в могиле.
Ждёт его, дожидается мать.

У матери их трое было,
И всех троих она любила.
Настали дни войны…
Пошли на бой с врагом три сына

Я помню эти выстрелы в ночи.
По-волчьи выли бабы на печи.
Казалось каждой в этот страшный час,
Что мужа расстреляли в сотый раз.

Мы, пожалуй, немало
Пожили на свете,
Скоро в дальний полёт
В мир сокрытый, иной…

Уж сколько лет от сына нет вестей,
Ушёл на фронт он от родной сторонки.
Не слышно больше сводок новостей,
Не каркают по сёлам похоронки.

Сорок второй. Морозы к сорока.
В непроливашках лёд, а не чернила.
Пар изо рта. И язычки коптилок.
И дребезжанье школьного звонка.

Днепр и Лютеж* – вершина жизни,
Днепр и Лютеж – моя судьба.
В трудный час мой, моя Отчизна,
Не была я, поверь, слаба.

Учительнице в классе отвечая,
Я пальцем вел по карте, отмечая:
Вот Висла, Неман, Одер, вот Дунай…
И было ясно, что земля большая

Идем из-под Замброва шляхом.
Попутные сосны скрипят.
Зарницы отваги и страха
Над бедственной Ломжей искрят.

Зерно лопатой подгребает,
День суетится на току.
Пусть денег он не загребает,
Да много ль надо старику?

Просторный гроб у тёти Поли
И даже тонкое бельё,
Но на лице гримаса боли –
Печать страдания её.

Места боев затянуты травой,
А шевелюры наши поредели,
Но, возникая в песне фронтовой,
Война пошевелит осколок в теле.