Пели бабы песню на гумне:
«Расцветали яблони и груши…»
И вздыхали веялки всё глуше
В зябкой предрассветной тишине...
М. Родионовой
Как саранча, в ночи врывались в сёла мы:
Просили, воровали, как когда…
Кто первый вас назвал «пятьсот весёлыми»,
Далёких лет шальные поезда?
Платформы, вдрызг разбитые теплушки,
Телятники с «плацкартой» вдоль стены…
Мешочники, картёжники, старушки –
Невольные попутчики войны.
Хоть и без них в пристанционных сёлах
Война немало дани собрала,
Но если прибывал «пятьсот весёлый»,
Милиция ночами не спала.
Сбивались с ног блюстители порядка –
Голодный люд порядки нарушал…
Лишь инвалид с растерзанной трёхрядкой
Особых опасений не внушал.
Он голосом, охрипшим от махорки,
Нескладной песней изливал печаль,
И как слеза, на старой гимнастёрке
Блестела одинокая медаль.
С угрюмой болью, как-то виновато,
Не отрывая от кисетов глаз,
Ему на фронт спешащие солдаты
Крутили самокрутки про запас.
Звенел зазывно рельсовый осколок –
Я и поныне помню этот зов, –
И трогался опять «пятьсот весёлый»,
Наполненный печалью до краёв…
* Так в первые послевоенные годы называли плохо оборудованные и медленно ходившие поезда.