Надежды спасительный лучик
Вспорхнёт и растает как дым...
Да, опыт здесь нужен, но лучше
Здесь всё-таки быть молодым.

Наш зестафонский поезд ранний
стал у последнего столба, –
и это утро мне судьба
ссудила для воспоминаний.

Твоих побережий старинный гранит
Над величавой Невою
Народная армия свято хранит
Завесою огневою.

Когда от бомб, казалось, мир оглох
И друг мой пал из нашей роты первым…
Я знал: нужны не слезы и не вздох,
А мой свинец, мой шаг вперед и нервы!

Совместный труд земли и неба
Приносит жалкие плоды.
Эпохи символ – знак беды –
Осьмушка* хлеба.

Пасхальной ночью
у двух проталин
Два трупа очнулись
и тихо привстали.

Над крышей рваной небо хмуро.
И все ж, какой ни есть, приют:
Проемы окон – амбразуры,
И только пули не поют…

Дядя Коля приехал с войны!
Ох, завидуют мне пацаны.
Подхалимствует Шурка-сосед:
У него дяди Коли-то нет!

Необъятный простор мне отцом заповедан!
На девятом листке не горит календарь.
Вся Европа сжимается в слове «Победа»,
Как шагренева кожа, в дрожащую тварь.

Часы в руке у генерала.
Ждут у орудий номера.
За стрелками следя устало,
Он тихо говорит: «Пора».

Белоголовому мальчишке
В глухом берёзовом краю
Узнать пришлось лишь понаслышке
Про славу прежнюю твою.

Ты знаешь, мама, я не воевал,
Меня ты родила под мирным небом,
Я под Москвой в снегах не замерзал
И на дуге под Курском тоже не был.

Поэзия моя, ты – из окопа,
Ещё тогда, солдату жизнь храня,
Блеснула мне: смотри, мол, парень, в оба,
Чем и спасла от снайпера меня.

В шубейке, обгорелой и короткой,
Не пропуская никого, подряд,
Старуха раздавала по щепотке
Оставшийся от деда самосад.

Вода точила крепкий камень,
А ветер горы шлифовал.
Война тугими кулаками
Людей сшибала наповал.