До глубины потрясена,
Земля качается от боли.
Там, где заставила война,
Залёг солдат в открытом поле.

Мне сохранила память ясно
И ту военную весну,
И говорок вагонов красных,
Печальный поезд сквозь войну.

Я помню тот военный год:
Топтался голод у ворот.
Еда – макуха да вода.
Беда, на всю страну беда.

Пылит просёлком пегая лошадка.
В бестарке*, скособочившись, – седок
Оставил вожжи, всхрапывает сладко
И держит путь на ближний хуторок…

Наша молодость – бой,
Наша память – война.
Мы в такие с тобой
Рождены времена.

Слепой солдат пришёл с войны,
Лицо – ожог сплошной.
Но был, как был, он для жены
И милый, и родной.

Трубы. Пепел еще горячий.
Как изранена Беларусь…
Милый, что ж ты глаза не прячешь?
С ними встретиться я боюсь.

Нельзя перед сопками не поклониться
И молча не встать над полярной рекой.
Над Западной Ли́цей, той памятной Ли́цей
Стоит отвоёванный кровью покой.

Вижу я:
Походным шагом ровным
Ты идёшь бессменным часовым
По холодным вышкам танкодромным...

Бугор боронили
Я,
Бабушка,
Дед,
Братишка возился...

Привалясь к госпитальной ограде,
На своих костылях распятый,
Он курил. А дорогой рядом
Пленных немцев вели куда-то.

Пусть самая тогда была их малость,
Но, даже попадая в западню,
«Тридцатьчетвёрки», в землю упираясь,
Крушили фрицев мрачную броню!

Грустно в нашем саду.
Он день ото дня краше.
В нем и в этом году
Жить бы полною чашей.

Полки на запад движутся с востока,
По городу проходят, как река,
В их твердом шаге слышно: «Издалёка!»
Они поют: «Дорога далека!»

А мама уезжала на подножке,
Последние пожитки увозила.
В чужой деревне за ведро картошки
Седую грязь под окнами месила.