Ни собачьего лая,
Ни огня на версту.
Тишина фронтовая.
Я стою на посту.

Вчера малыш мой непослушный
Домой вернулся весь в слезах.
Он строил дом, а брат разрушил
И не зачем-нибудь, а «так».

Гляжу на давнишнее фото:
Подтянутый, бравый, худой,
Снимавшийся в маршевой роте, –
Какой же я был молодой!

Метели вой. Раздолие зимы.
Бескрайние заснеженные дали.
Нет, с нетерпением таких морозов мы,
Наверно, никогда не ждали.

Войне конец – живи, старик!
Вернулся, орденом сияя,
В село родное фронтовик,
А у жены семья другая.

На дне окопного оврага
Добыл я гильзу из стены
А в ней – истлевшая бумага,
Письмо, пришедшее с войны.

Товарищ воин, ты вошёл
В великую семью.
Знамён гвардейских алый шёлк
Ведёт тебя в бою.

Как на картине, любо-мило:
Через поля и города
Вели колхозницы из тыла
На запад пестрые стада.

Споем, товарищ боевой
О славе Ленинграда!
Слова о доблести его
На целый мир гремят.

Вот я вижу: стоят на крутом берегу
И глядятся в реку высоченные ели.
Убежать бы мне в юность, а я не могу –
Замели все дороги слепые метели.

На Трубной помню дом,
Окно полуподвала.
Уже не опускали синих штор,
И лампа вполнакала освещала...

Как скудные от века солонцы
(Отмеченные сходным постоянством),
Судьбою наделили нас отцы,
А попросту – упорством и упрямством.

Я, право, не уверен, что сумеем
Ответить точно на такой вопрос:
Явись к нацистам божий сын Христос,
Как бы они расправились с евреем?

Вот она правда – шли мы
От света и от тепла.
Шли мы, огнём косимы,
Туда, где беда была.

Невысок мой отец, да и друг его тоже.
Сединой и судьбой друг на друга похожи.
Сыновья – мы повыше, светлее лицом.
Но каким бы высоким и светлым я ни был...