Совою пурга по проселку летала
И снегом пушистым его укрывала,
И Духу шептала: «Моя тут работа!»
А в ночь по проселку безусых шла рота.

Я видел бедные равнины,
поля послевоенных лет.
Я видел чёрные руины,
подвалов сиротливый свет.

Плугами последние блиндажи
Разравнивает Европа.
Лишь он, обнявши винтовку, лежит
На дне своего окопа.

Был тот заветный час, когда
Зениток отгремели громы,
Хлестала гневная вода
В края десантного парома.

Крест-накрест детство –
огненной чертой.
До срока мы, дружище,
повзрослели.

Гигантский плуг войны с натугой
Корежил степь. Шел год второй.
Рванулся летом немец к югу,
Ударил танковой волной.

Шапку армии японской,
Весь сияя от наград,
Обменял на самогонку
С фронта прибывший солдат.

На Волгу, станется, поеду,
Туда где ранен, стыл в бреду,
И по проложенному следу
Я в полдень в поле побреду.

Я знаю – я клялась тогда,
что буду до конца верна,
как ни тянулись бы года,
как долго бы ни шла война.

В машине реанимации
Долго спасали сердце.
Электрические разряды
Ещё, ещё и ещё...

Открыта дорога степная,
К Дунаю подходят полки,
И слышно – гремит корпусная,
И слышно – гремят башмаки.

В вагоне свет давно притушен
И пассажиры мирно спят.
В окне снарядами «катюши»,
Сверкая, встречные летят.

Война жива после войны.
В какой ударить мне набат?
Ты в мире вечной тишины,
Ты глух и нем, мой брат!

Я слышал крик –
от боли иль напасти,
медлительный и неподвижный крик…
Шатало судно.

Стёршаяся книжка записная
С алфавитом адресных листов.
Вот листаю и почти не знаю:
С кем, как прежде, встретиться готов?