В ту, сорок четвёртую, весну
Было неспокойно в детском доме.
Толька Луговой и Витька Дёмин
По теплу сбежали на войну.

Хвала тебе, пихтовая хвоя!
От юных дней моих тебе спасибо!
Позёмка сизая мела,
Метель за цехом голосила.

Женщина погибшего на фронте
Спит у железнодорожных касс.
Вы её, пожалуйста, не троньте.
Пусть она не беспокоит вас.

А ташкентский перрон принимал, принимал, принимал эшелоны,
Погорельцы и беженцы падали в пыль от жары,
Растекались по улицам жалкие эти колонны,
Горемычная тьма набивалась в дома, наводняла дворы.

Мы под одним и тем же небом синим
С тобою, брат мой, были рождены.
Мне говорила мать: «Брат – на чужбине,
Бежал от распрей из родной страны.

Война для мамы незнакома,
Ты полз, как крот, ты корни жрал,
Ты раз пятнадцать умирал,
А мама спрашивает дома:

Не в этом ли сгустке – плоть сына ее? –
Мерещится матери сквозь забытье:
Так вот он, найденыш, родное дитя!
Вся в струнку, суставами глухо хрустя

Труднейшая задача решена:
Разведчики взять пленного сумели.
Всем повезло. Вот только старшина
Лежит на окровавленной шинели.

Провожали меня на войну,
До дороги меня провожали,
На село я прощально взглянул,
И вдруг губы мои задрожали.

Дремал накоротке тревожно
В засаде танковый отряд,
А куст ракиты придорожной
Глядел спокойно на закат.

Нет на войне счастливых случаев,
А если есть, то слишком мало –
Война учила необученных,
По необстрелянным стреляла.

Мы знали, что подходит время битвы,
Но все тянулись к мирному труду.
И потому так много нас убито
В том сорок первом горестном году.

Туман плывёт над спящею рекою,
баюкая ленивую волну.
Рассвет неслышно подойдёт к окну,
не нарушая этого покоя.

Буханку хлеба мерзлую,
разметив вдоль шпагатом,
на Ладожском, на озере
делили мы когда-то.

Этот холм не забыть, не забыть никогда.
Обелиск на холме, вырезная звезда.
Завершилась война, завершились бои,
А под прусским холмом – побратимы мои.