Что мы пережили, расскажет историк,
Был сон наш тревожен, и хлеб наш был горек.
Да что там! Сравненья вовек не найти,
Чтоб путь описать, что пришлось нам пройти!

Море Черное шумит,
Чайка над волной.
Море Черное шумит
О тебе одной.

Впереди колонн
Я летел в боях,
Я сам нащупывал цель,
Я железный слон,

Мне сохранила память ясно
И ту военную весну,
И говорок вагонов красных,
Печальный поезд сквозь войну.

Ладога!.. Мы с ней давно знакомы,
С ней огнем связала нас война:
Пленкой льда замаскирован омут –
Ладожской воронки глубина…

Он в это утро, далеко от дома,
дошел до самого конца войны.
Он в стольких битвах не оглох от грома,
а вот сейчас оглох от тишины.

Тишина. Предутреннею ранью
Небо с посветлевшею звездой.
Ночь плывёт над Нижней Елюзанью*,
Над притихшей тёмной Кададой**.

…Последнюю неделюшку
стели, жена, постелюшку.
А потом постелюшкой
станет мне шинелюшка.

Я помню сожжённые села
И после победного дня
Пустую
Холодную школу...

Атака, атака – железное слово.
В огне грозовой небосклон.
И снится, и снится всё снова и снова
Ночной изнурительный сон.

Это было так давно,
Но и нынче не забылось.
Наступала, как в кино,
Злая сила, вражья сила.

Зимы здесь больше нет.
В разбитое окно
военная весна
к нам ворвалась давно.

Поставили гранитного навеки.
С винтовкой, честь по чести – как в бою.
Мать привезли из дальней деревеньки:
– Ну, узнаёшь?
– Да вроде узнаю.

Среди тостов всех велеречивых,
Что поднять той ночью нам дано,
Я хотел бы выпить молчаливо
Новогоднее свое вино

Военный госпиталь был рядом –
От нас всего через забор
Работал инвалид с «отрядом»:
Пила, две бабы и топор.