Тех крупповских* крупиц убойной стали,
Что прежде были пулей разрывной,
Врачи из тела изымать не стали –
Осколочков, что в плоть отца врастали
И с нею обрели земной покой.

Сегодня день рожденья твоего.
Сегодня дом, как луг весенний, ярок,
Цветы кругом… И я лишь ничего
Не принесу возлюбленной в подарок.

Все на свете знать ей надо,
Обо всем расспросы:
И зачем у винограда
Подвязали лозы

Шли бойцы на восток.
Даже сосны кричали
В печали.
Шли бойцы на восток.

Мы прошли по земле, по-солдатски с невзгодами споря,
Забывая о ранах, – дорогой святой и прямой.
Нас вперед призывало большое народное горе,
Нас рыдания женщин не звали обратно домой.

Я встречаю друзей твоих – бывших солдат,
Все они постарели, виски их седые…
А глаза твои с карточки юно глядят,
Так лучисто глядят, словно вправду живые!

Во взводе были парни из Казани,
И старый молдаванин, и еврей…
Но лейтенант басил: «Вперед, славяне!» –
И все мы дружно лезли из траншей.

Как нереально то, что до войны:
Кудрявый мальчик в чистенькой матроске,
На синем гюйсе* – белые полоски.
Рот приоткрыт. Глаза удивлены.

И содрогнулись колокольни,
И свечи вспыхнули в ночи…
Опять в моей Первопрестольной
Во славу музыка звучит.

Растеряли сверчки в потаённых углах
Вековые свои неизменные ритмы…
И во сне я в отцовских бегу сапогах,
И опять я в кругу нескончаемой битвы.

В глазах – обоз,
в ушах – обоз.
И плач как скрип.
И скрип как плач.

Ужасен миг, когда встает
Над кромкой черного болота
С земли своей, когда идет,
Простясь с землей, твоя пехота.

На огромной, вздыбленной, кровавой,
на земле, судившей по столам,
белым хлебом звали хлеб неправый…
Правый был с мякиной пополам.

Я не был там,
Но жжёт огонь мертвецкий,
Как вспомню маму – голова бела:
Во сне она ругалась по-немецки,
Хоть совершенно русскою была.

Враг разбит. И сразу после боя
Хлынули и в уши и в глаза
Шум прибоя, небо голубое,
Ветер, волосы откинувший назад.