Село на ласку
Щедрым не было.
Но вскормлен всё же я селом,
Хоть солон был...

Бескрайной гладью снеговою,
Свершив последний свой обход,
Увенчан славой боевою,
Уходит в вечность старый год.

Военный госпиталь был рядом –
От нас всего через забор
Работал инвалид с «отрядом»:
Пила, две бабы и топор.

Здравствуй, папка! Ты опять мне снился,
Только в этот раз не на войне.
Я немножко даже удивился –
До чего ты прежний был во сне!

Отмыты окровавленные даты,
И над войною совершился суд.
Останки Неизвестного солдата
По самой главной улице везут.

Ржавеет каска на могиле.
Бежит дорожка к блиндажу.
…Мы под одним накатом жили,
Мы из одной жестянки пили…

Немыслимый грохот. Развалины.
И ярость слепого огня.
Кричали солдаты: «За Сталина!»
Но гибли они за меня.

Это было в Брестской области
В год, когда сердца людей,
Будто бы у края пропасти,
Колотились тяжелей.

Берлин наутро не был тихим,
Как мир истерзанный хотел.
Не верилось, что солнца блики
В немногих окнах, вдруг – прицел.

Я стрелял и стрелял, а они всё бежали
В сне одном – на меня, в сне другом – от меня.
А останки отца где-то в Польше лежали
И просили, просили огня.

Тянулись длинно темные колонны,
как бесконечный, медленный поток,
солдат немецких, грязных, полоненных,
по серому асфальту на восток.

Я на фронте, где стреляют, не был,
Но и малолетним пацаном
Я запомнил, как упало небо:
Брат с отцом оставили свой дом.

Не павшим был я – без вести пропавшим.
Нас под Мерефой немец прищемил.
В сыром бараке, известью пропахшем,
Арийских вшей три месяца кормил.

Железная на кладбище ограда,
Неяркое свеченье листопада,
За дождевой морокою кусты,
Оплаканные тихие кресты.

Майским салютом расцвёл небосклон,
Славя весну и Победу…
Литерный в небе идёт эшелон –
Павшие воины едут.