По-над сурской волной
Вырос город родной,
И людьми, и делами красивый,
Здесь и мы рождены...

Она поступала, наверное, мудро,
Что в ночь за аэродромную гладь
Ходила гулять, возвращалась под утро,
И было ей на дисциплину плевать.

Назови хоть горшком, только в печку не ставь!
Ну вот и назвали – Адольф.
Лазил мальчишка по гнёздам, кустам,
Ручонки царапая в кровь.

Вновь привозят в госпиталь солдат –
Рыжих, смуглолицых, светло-русых.
Вновь привозят в госпиталь ребят
Молодых, совсем еще безусых.

Мы в те дни поднимались болезненно-рано;
Подходили к окну… отходили, сердясь.
Над пустыми полями бродили туманы,
На дорогах рыжела заклеклая грязь.

Надо мужество иметь,
Яростными быть по духу,
Чтобы всё преодолеть –
Войны, голод и разруху.

Тихо прожил я жизнь человечью:
ни бурана, ни шторма не знал,
по волнам океана не плавал,
в облаках и во сне не летал.

Рыбак на Сейме, дед Корча,
Любил выхватывать леща.
Брал карасей, а щук не брал –
Дед не любил у них оскал.

Облазив весь курган, бежали к Волге,
на лодочные шумные причалы.
Щербатые холодные осколки
в карманах оттопыренных стучали.

Стал прощаться, и в выцветших скорбных глазах,
В напряженности всех морщин
Затаился у матери старческий страх,
Что умрет она позже, чем сын.

Стирали на Грушевке бабы,
Подолы чуток подоткнув.
Водою осенней, озяблой,
Смывали с одёжки войну.

И выпало нам дивное богатство –
Всё, что любили, разом потерять,
И в чистом поле беженцами зваться,
И в тёплом пепле – родину искать.

Комок подкатывает к горлу.
В глухом тылу я помню цех.
Я уставал, ломались свёрла,
И не давался мне успех.

Сколько было детей на Крестовском
до войны!
Я видел – сотни!
По именам...

Был я мал в ту пору,
Не был на войне.
Только День Победы
Помнится и мне.