О милые мамы! Простите сынов
За то, что в походах былинных
Мы вас вспоминали у дымных костров
Пореже, чем жен и любимых.

…А так и вырастали
Без каши и хлебов,
Но каждый был кристален:
Солгать – избави Бог!

На каждой улице, в каждом доме:
«Севастополь», «Каунас», «Киев», «Житомир».
Земля немало видала злодеев,
Злодеям привычно сидеть за кустом.

Сухарь солдатский, жесткий, словно кость,
Сон на снегу. Так начиналась зрелость.
Нам в первый год бы умереть пришлось,
Когда бы жить до боли не хотелось.

С друзьями в разбитом фольварке*
На мерзлой соломе я спал.
Мне снилось, что сладко и жарко
Я в губы тебя целовал.

Ну что с того, что я там был.
Я был давно. Я все забыл.
Не помню дней. Не помню дат.
Ни тех форсированных рек.

Для меня война – не миф, не «тема» –
В душу пулей всажено былое.
Не вместить ни в песни, ни в поэмы
Миг – всего лишь миг! – на поле боя.

Не уходите, памятные даты,
За даль степей, за горные хребты.
Через столетья бронзовым солдатам
Все так же нужно приносить цветы.

Прохоровка, Прохоровка…
По полям колхозным,
Выдыхая порохом,
Лезет жук навозный.

Оглядись – в степи широкой
Трех дорог видны истоки,
Где-то ключ урчит далекий…
Вороной мой, вороной.

Я стрелял и стрелял, а они всё бежали
В сне одном – на меня, в сне другом – от меня.
А останки отца где-то в Польше лежали
И просили, просили огня.

Намокли травы от росы,
Лес дышит по соседству.
Здесь, вдоль серебряной Варзи,
Мое резвилось детство.

В кромешной тьме бураны шумные
Встают во весь огромный рост.
А дома на печи под шубою
Не страшен никакой мороз!

Пусть самая тогда была их малость,
Но, даже попадая в западню,
«Тридцатьчетвёрки», в землю упираясь,
Крушили фрицев мрачную броню!

Что-то нужно забывать, а что-то помнить.
Прошлое со мной уселось рядом.
Уши сжав, бежит покой из комнат,
Слыша голоса визжащие снарядов.