Фуражку сжав, ступаю по асфальту.
Толпа густа. Но каждый – сам в себе.
Кто начертал мне на моей судьбе
Входить сейчас в ворота Бухенвальда…

Раздался взрыв на Эльбе вспененной,
И я к нему что силы мчусь,
И прибежали в то мгновение
Американец и француз.

Хозяйка-судьба и крута, и лиха,
Переменит – не спросит – характеры, планы…
До войны ты не мог зарубить петуха,
На войне заработал и орден, и раны.

Вчера шёл дождь. И ночью перед этим
Болели раны старого солдата,
Как в первый раз давным-давно когда-то,
Тем грозным летом утром, на рассвете.

Земля горела, взрывы громыхали.
И не было на свете тишины.
А маки полыхали, полыхали,
Им нет, казалось, дела до войны.

Я иду сосновым бором. Память в прошлое уносит –
Вспоминаю город дальний, дом и улицу мою.
Снег затейливым убором лег на ветви стройных сосен, –
Вот таких же самых сосен, как в моем родном краю.

Как, память сердца, ты упряма!
И возвращаются бои,
И шепчут исступленно: «Мама…» –
В санбатах сверстники мои.

Мир наполняют
послевоенные люди
послевоенные вещи
нашёл среди писем

Я сидя спал в разрытой щели,
Уткнувшись в жесткий воротник,
К уюту шапки и шинели
За восемь месяцев привык.

Опять война,
Опять блокада, –
А может, нам о них забыть?

Только вспомню – перед глазами:
Жар с утра, не укрыться в теньке,
Мы вышагиваем с граблями
К не остывшей за ночь реке.

Темной ночью по оврагам лета,
Словно волки, тайно подползли
К рубежам страны моей Советов,
К рубежам родной моей земли –

Это память опять, от зари до зари,
Беспокойно листает страницы,
И мне снятся всю ночь на снегу снегири,
В белом инее красные птицы.

Под ливнем стали
Перекрестным
Упал боец на пулемет.
Он в звездный миг