Наяву – не в поверьях –
это все пронеслось.
Вижу вздыбленный берег
и в бессмертие мост.

Стоп-кадры детства в памяти моей,
сознанья вспышки первые, святые…
Деревня, май, зелёный дым ветвей
и свежих срубов смолы золотые...

Я вспомнил холодные годы,
по карточкам выданный хлеб
и длинные серые роты,
их песни, летящие в степь.

Натопили избу жарко,
Лампу-молнию зажгли…
Все колхозные товарки,
Чтоб связать бойцам подарки,

Грузовики, рыча, неслись куда-то,
Валялись трупы беженцев в пыли.
Два пехотинца пленного солдата
С передовых в армейский штаб вели.

Мы казённый табак курили,
С потолка блиндажа текло.
Мы о женщинах говорили
По-солдатски – тоскливо, зло.

Комбату приказали в этот день
Взять высоту и к сопкам пристреляться.
Он может умереть на высоте,
Но раньше должен на нее подняться.

«Выручай, Наташа, больше некому,
Запрягай быков, вези воды,
Сколько нас в селе, и все калеки мы,
Пожалей коровьи животы…»

Я опять как будто тот ребёнок,
У которого и санки, и коньки…
Как летели мы с высоких снежных горок –
Беззаботны, веселы, легки…

Гнут и гнетут холодные ветра
Упрямую полярную берёзу.
Окно землянки с самого утра
Дождя косого заливают слёзы.

Снова хор ветеранов поёт
После тяжких трудов и забот...
Я смотрю в эти вещие лица –
Сколько в них непокорства таится!

Как жалобно ястреб кричит
На этой опушке глухой!
И ветер полынью горчит
И трогает вереск сухой.

В тот день он записал в блокнот
Лишь три коротенькие строчки:
«Переходили речку вброд.
На ивах лопаются почки.

Гремели котелки и плошки:
Мы за баландой шли к котлам.
А в ней – очистки от картошки
С картошкой мерзлой пополам.

Зачем ты, война, у мальчишек их детство украла –
И синее небо, и запах простого цветка?
Пришли на заводы работать мальчишки Урала,
Подставили ящики, чтобы достать до станка.