Мекензиевы горы, дерев пожухлых кроны,
Поют не птицы – пули да «мессеры» с небес.
Завалены, забиты металлом раскаленным,
Мекензиевы горы, кустарниковый лес.

Наверно, в яркий, громкий День Победы
Среди гвардейцев, в блеске их наград,
Он скромно выглядел,
Товарищ мой по делу...

…Под сердцем пуля у меня –
Германская тупая пуля.
Уж тридцать лет ее ношу я,
Победно выйдя из огня.

Я уеду, как приехал, –
тихий, строгий, неспокойный.
Мама спросит через месяц:
– Он уехал, твой знакомый?

Среди родных, среди друзей,
Без горя и забот,
В далекой юности своей
Встречал я Новый год.

Во мне – два метра. В нем поменьше было.
А сколько – память долго не хранила.
Мы с ним сравнялись в росте – до земли,
Когда на землю под огнем легли.

…И вдруг – все очертанья резче.
А в небе, в медленном вращенье,
Синели лучевые клещи,
С заклепкой-искрой на скрещенье.

«Здесь жил Пушкин». «Здесь жил Маяковский».
Мрамор славы. Бессмертья металл.
Видел мемориальные доски.
Но такую, клянусь, не видал.

Я плачу в темноте кинематографа,
Я – камень, слез не знающий давно.
И хорошо – платка не видно мокрого,
И старое лицо притемнено.

Властно владеет любовь душой,
Ненависти не скажешь: постой.
Ненависть – пламя вулкана. Пусть
Станет жена палача вдовой!

Прости, не знаю, как тебя зовут,
Мой друг далекий, раненый боец.
Пишу тебе от множества сердец,
Что в лад с тобою бьются и живут.

Девчонки нынешние, нет, не с превосходством
А с завистью глядят на тех, иных,
Которые в шинелях не по росту
Ушли жестокими дорогами войны.

Как долго –
через всю Россию –
шли письма. Днём и по ночам.
А ты, девчонкой, разносила
их по дворам односельчан.

Война до ночи грохотала
В тот день, и кажется теперь:
Она, усталая, стонала
От лютой злости и потерь.

Солдат упал на землю и уснул.
Вокруг него раскаты канонады
Сливаются в протяжный страшный гул,
Но спит солдат, как будто так и надо.