Он не оставил этот город.
С ним разделил и тьму, и голод,
И смерть. И не искал наград,
И не покинул Ленинград.

Кто на Буге, кто на Псковщине,
Полегли отцы в боях.
Вот и стали безотцовщиной
Ребятишки в деревнях.

Мокрый снег белил окопы. Бил в лицо. Глаза слепил.
Сытый лектор в полушубке о грядущем речь вопил.
Он на подвиги и жертвы битый час нас вдохновлял.
По бумажке называя, кто геройство проявлял.

Я был мишенью в дни войны,
Мишенью с автоматом.
Тут объясненья не нужны –
Я был тогда солдатом.

Хоронят Неизвестного солдата.
Он шёл в строю, атаковал когда-то.
Он цену знал и холоду, и ветру
И пал на сорок первом километре.

– Куда ты?
– В клуб! –
Бросаю книжки –
И напрямик через заплот*.

В пустой ленинградской квартире
С пробитой навылет стеной,
Как черное «яблочко» в тире,
Висит репродуктор стенной.

Что фашистам неугодно –
Нам как раз наоборот!
Мы отбили город Гродно,
Мы продвинулись вперед.

И боги, и черти, и рати святых
От этого боя сбежали,
Тяжелый удар попаданий прямых
Корежит заклепки дюраля.

В двенадцать лет мальчишкам редко
Туманит ясные глаза
Текучая, как наша речка,
Солоноватая слеза.

Сестренка милая моя,
Ты где теперь – не знаю.
Одно, о чем прослышал я, –
Схватили полицаи

Нам выдавали ордера
В военные года.
Была раздета детвора,
Стояли холода…

Гансик из гитлерюгенда,
Фаустпатронщик вшивый,
Счастье нам обоюдное –
Оба остались живы.

То ль виновен закат багряный,
То ль повинен песок зыбучий...
Что ж припомнилось ветерану
Над ковыльной днепровской кручей?

Вот солдаты идут
По степи опаленной,
Тихо песню поют
Про березки да клены