Я песни войны не пел под тальянку,
Я с ними не ждал, не страдал,
В ночь передышки в холодной землянке
Я страшное слово «убит» не сказал.

Мы знали: сын его под Сталинградом
Пал смертью храбрых в памятном году.
Но никогда – ни голосом, ни взглядом
Не выдал он отцовскую беду.

Сжимает город тяжкая блокада.
Нам нелегко дается каждый час.
Друзья мои, перетерпеть все надо.
На жертвы хватит мужества у нас.

Фронтовиков сверкают ордена,
всплеск радости сквозь боль воспоминаний.
Я понимаю в этот день, страна,
как высока цена твоих страданий.

Еще по ветру сажа пролетала,
И тлела неостывшая зола.
Лежали груды мертвого металла
У черного сожженного села.

Поэзия моя, ты – из окопа,
Ещё тогда, солдату жизнь храня,
Блеснула мне: смотри, мол, парень, в оба,
Чем и спасла от снайпера меня.

Подожди, не спеши, задержись хоть немножко,
Юность в шапке-ушанке и кирзовых сапогах.
Сколько раз, моя юность, тебя убивали!
Сколько раз, моя юность, тебя воспевали!

Война, война! Нет памяти больней.
Давно траншеи стянуты рубцами.
Но до сих пор стихи кричат о ней,
Кострами смерти пытанные сами.

Дымилась роща под горою,
И вместе с ней горел закат.
Нас оставалось только трое
Из восемнадцати ребят.

В отчем доме на улице Смычки
Никого уже нет из родни.
На ночь глядя хожу по привычке
Поглазеть на чужие огни.

В песке лицо. Лопатка. Я.
И никого живого кроме.
Но вижу, как на муравья
С виска упала капля крови.

Мы вдвоем с Таней Лапиной
На дежурстве ночном.
Неужель о симпатиях
Разговор не начнем?

Мне о любви бы, о весне,
Да вот беда, не пишется.
Я на войне, большой войне,
Под деревенькой Лишица.

Здесь не поля. Здесь минные поля.
В двухстах шагах – немецкие окопы.
А посреди – ничейная земля,
Бесхозный клин растоптанной Европы.

Всё время будет помниться война.
Ещё не все закрылись наши раны.
По одному уходят ветераны.
Торжественно хоронит их страна.