Всю ночь мы уходили большаком.
Горел июль.
Навстречу шла пехота.
Дымились паром мстинские* болота.
Дымил большак растоптанным песком…
Всю ночь мы уходили в тишину –
мальчишки и девчонки из детдома.
И слушали огромную войну.
И путали её с протяжным громом.
Мы только начинали жить тогда.
И первые мои воспоминанья:
в помятый чайник бьющая вода
на маленьком разъезде без названья.
Там, над холмом, на семь ветров страны
расправив сучьев крепкие суставы,
вздымался дуб, от грозной вышины
укрыв собой обозы и составы.
Внезапный свист.
И вмиг (как смерть нага!)
земля распалась в рыжем смерче взрыва.
И рядом в небе, вздыбленная криво,
качалась вехой конская нога.
Состав чадил.
Треща, пылали брёвна.
По щепьям дуба густо лился сок.
Наш воспитатель Ксения Петровна
пыталась встать – и падала в песок.
Она шептала – пот катился градом –
прерывисто, клокочуще дыша:
– Не ждите… Уходите… Эти рядом…
Веди их, слышишь?!
Ты теперь большак…
Потом умолкла.
Помню только ком
песка в ладони – бурый, тёплый, клейкий…
Потом мы шли июльским большаком
в прожжённых, взрослых, жарких телогрейках…
Тогда большак шёл только на восток.
Над ним дождём осколки моросили.
Концом пути казался нам исток.
Но мы уже узнали: мы – Россия.
У эшелонов клянчили погоны,
выспрашивая взрослых о войне.
Рвались назад – влезая под вагоны,
мотаясь бесприютно по стране.
На полустанках с голодухи пухли,
тая в глазах горячечную боль, –
и чёрные угрюмые старухи,
жалея, забирали нас с собой.
По большаку –
в разбитые деревни,
где что ни дом – то щели да беда,
где что ни сад – то чёрные деревья,
где что ни стол – то жмых да лебеда.
Мы вместе с ними осенью вставали
и, взяв мешки, корзины, туески,
шли по жнивью.
И молча собирали
опавшие при жатве колоски.
Опорки** расползались на ногах.
Терпели всё, друг друга убеждая,
что каждый новый колос урожая –
ещё обойма в сторону врага…
И час настал: большак повёл на запад.
И снова я себя запомнил там –
на полустанке, где взрывчатки запах
не весь истлел, растёкшись по кустам.
Увидел дуб, расколотый ударом,
когда швыряли «юнкерсы» громы.
И замер я.
И понял, что недаром
его с Отчизной сравнивали мы.
Ещё обломленные ветки слиться
с землёю не успели до конца –
янтарный сок,
целебная живица,
врачуя, заслезилась по рубцам.
И в час, когда растаявшие снеги
рванулись ввысь, туманы зазмеив,
вокруг рубцов проклюнулись побеги,
погибший дуб собою заменив.
И меж дубков, познавших боль и сталь,
я ощутил себя частицей силы –
той, что зовётся испокон – Россией…
И предо мною жизнь раскрыла даль.
* Мста – река в Тверской и Новгородской обл.
** Остатки стоптанной и изодранной обуви, едва прикрывающие ноги.