Я помню, в цех война вступила,
Весь цех заполнила собою.
Казалось, труженицы тыла
Здесь лично встретились с войною.

Достал часы свои солдат:
Осталось несколько минут.
Он прижимает автомат,
А стрелки медленно ползут.

Мечтал Доржи Банзаров*: час пробьёт,
и зов свободы окрылит людей,
и сам Гэсэр** потомков призовёт
в ряды своих земных богатырей.

О, наманганской* осени подарок –
В далекий край отосланный гранат!
Как шар пунцовый, ты округл и ярок,
И зерна спелые рубинами горят!

Один упал головой к Москве.
Другой упал головой к Берлину.
А где-то матери плачут две –
У них и было всего по сыну.

Когда умрёт последний ветеран
большой войны – а это будет скоро, –
какая из освобождённых стран
над ним склонится горестно и скорбно?

Он написал наугад – просто в Киров.
Верно, не мог, не хотел промолчать.
Траки не тракторов – бешеных «тигров»
Взрыли, ревя, областную печать.

Отец смотрел на руки подмастерья
(тот, как патрон, дослал в гнездо челнок)
и вспомнил бой, и пережил потерю
в последний день под городком Сольнок*.

Война не умерла.
Бесшумная, на сушу
Она, как змей, вползла
Губить не плоть, а душу.

Улицы зимней безумный разбег…
Где он, простор белизны неоглядной?
На тротуарах утоптанный снег
Так же, как на мостовых, – шоколадный.

Он выполз к нашей передовой,
С отметинами сраженья –
Усталый, израненный, полуживой,
Он вышел из окруженья.

Я помню, на Волге о лбину быка
Баржа нефтяная разбила бока.
Утихло ненастье, разъяснилась высь.
По берегу утки и гуси паслись...

Корчилась трава в огне июля.
Уходил на фронт парнишка молодой.
И старуха-мать шептала: «Пули
Я заговорю… останешься живой».

Эти братья остались с войны без отца,
И поблёкшая мать молодая
Никакого уже не ждала молодца,
На старинных бобах не гадая.

Подрагивала мгла вдоль крыши,
Бить приходилось напрямик.
Как враг подкрался – я не слышал,
Меняя ленту в этот миг.