Я родился в войну, в сорок третьем году.
Я живу потому, что родился в тылу.
Я живу потому, что мой дед был убит.
Я живу потому, что отец – инвалид.

В январе, на рассвете мглистом,
До открытия артогня,
В члены партии коммунисты
Собрались принимать меня.

Помню день, помню час, буду помнить бессрочно:
Разметав по земле предвечернюю тень,
Виснут лысого неба горячие клочья
Над остывшим пожарищем двух деревень.

Пойди пойми, что с ними было,
Чем жили, как ушли с земли?
Их безымянные могилы
Похожи на людей без лиц.

На суку восседает ворон
Воронёный, как пистолет.
До солдатского разговора,
Видно, ворону дела нет.

Через поле мчатся танки
Напрямки.
Поднялися спозаранку
В путь стрелки.

Мы не от старости умрем –
От старых ран умрем.
Так разливай по кружкам ром,
Трофейный рыжий ром!

Вновь победная майская поступь
Нашу память тревожит острей.
Ту войну позабыть нам непросто –
Всем, кто был, и кто не был на ней.

В коридоре больничном кислородный баллон, –
Почему-то снарядом показался мне он.
Может сумерки этому были виной,
Может память, что вдруг овладела душой.

Будто струйка дождя в поднебесье,
Где-то там, на крутом берегу,
Вновь взметнулась крылатая песня, –
Я не вспомнить её не могу.

Полустёрты края и узоры.
Как ни мой её, как ни три,
Запах щей, неожиданно горьких,
Пробивается изнутри.

Моя бабушка –
мать председателя колхоза –
до конца своих дней
машин сторонилась.

Руена* – лестницы, лестницы, лестницы
Лестниц на тот свет.
Вихрь подметает ступени пустынные.
Стен и дверей нет.

Как бы земля ни врачевала
Себя целебною травой,
Я вновь, хоть срок прошел немалый,
Нашел окоп глубокий свой.

Я сдыхал, а жизнь всё равно текла,
Мне в гримасу стужа сводила рот.
Я потёмок ждал, чтоб украсть тепла,
Если в эту ночь повезёт.