Травка в окопе
жесткая и шершавая.
Летное небо,
невыносимо синее.

Весь встрёпанный и потный со двора
Вбежал: отец!.. И сразу тихо стало.
Из тёмных рук бумага выпадала –
И той бумаге не было конца.

В больших дворах,
из одного в другой,
многоголовые и разношёрстные,
тянулись очереди за мукой –
томительные, медленные шествия.

Совсем недавно в мастерской протезной
Примеривал я свой протез железный
Среди таких же, как и я, солдат,
Которым далеко за шестьдесят.

Здесь, где стояли венгерские части,
Встал наконец-то мемориал.
Бог на органе незримом сыграл,
Чтоб улеглись волны мстительной страсти.

Как воздух чист! Как день горяч!
Весна – томленье и цветенье!
А на моем каштане грач
чужого домоуправленья

Под Полоцком
было так:
мутная
Полота

Я в плену в краю чужом, далеком!
Дни идут печальной чередой.
Далеко отсюда на востоке
Милый край и отчий дом родной.

Лампочка из гильзы от снаряда
Засветилась. Хата. Ночь темна.
Я читал стихи, а в балке рядом
Били пулеметы. Шла война.

Волей всевышней царица-пехота
В высшие сферы занесена.
Месит суглинок уставшая рота…
А впереди – всё война да война.

Я запомнил войну:
Как былинка сухой,
Я тринадцати лет ходил за сохой,
Я с солдатками хлеб до зари убирал.

Не сказка это и не сон,
Не ради славы и почёта
Ушёл олений батальон
Сражаться с берегов Печоры.

Под мглой коричневой томясь,
Лежит Европа перед нами:
То вражья свастика впилась
В нее железными когтями.

Чтоб стать мужчиной – мало им родиться,
Как стать железом – мало быть рудой.
Ты должен переплавиться. Разбиться.
И, как руда, пожертвовать собой.

Подрагивала мгла вдоль крыши,
Бить приходилось напрямик.
Как враг подкрался – я не слышал,
Меняя ленту в этот миг.