ХЛЕБ
Когда фашист бывал хмельным,
ему хотелось развлекаться.
Мы по приказу шли за ним –
в который раз! – по аппельплацу*.
Надрывается репродуктор
голосами торжественными разными.
А за окнами – солнечное утро,
нарядное, как сам праздник.
Только что нам до утра этого?
Только что нам до этих праздников?
Разве что вот – дадут котлету
раз в полгода… Разнообразие.
Где-то люди под шутки и песни
по традиции выпьют чарку.
А у нас в предзоннике тесном
безразлично бродят овчарки,
да свистят часовые с вышек,
коротая нудную службу.
По инструкциям, спущенным свыше,
нам культмассовый отдых нужен.
И культорг, расшибаясь в лепёшку,
матом гонит нас на собрание.
Замполит, голосистей гармошки,
снова будет вещать
про старание,
про досрочное освобождение,
про вину нашу перед обществом…
Знаем цену его суждениям –
первый в зоне взяточник,
в общем-то.
А потом под гитары грустные
«И-ы-эх, чавэла!»*
споют цыгане,
и весёлую пляску русскую
дробно выстучат сапогами,
и в какой-то там… надцатый случай
фильм посмотрим –
«Верьте мне, люди»,
в молчаливой тоске горючей
ожидая начала буден.
* Слово «чавэла» выражает любую эмоцию.