Сыночек,
Сыночек,
Кровинка моя,
Сыночек...

Гудок паровоза подобится стону,
Всё дальше и дальше плывёт над тайгой,
А мама моя всё бежит по перрону,
Хотя пятый месяц беременна мной.

Как подожжённый муравейник,
Весь Мир, чернея, оседал,
Но пред Берлином не шутейник,
Святой Георгий представал!

Танька танцевала перед ранеными.
Между коек. На пятачке.
Чудеса выделывали Танины
Ножки на высоком каблучке.

Как будто вновь – в проём оконный
Прогорклый дым далёких дней.
Послевоенные вагоны –
Начало памяти моей.

Эта шапка броневая –
Не обуза для меня.
Из нее водой Дуная
Я не раз поил коня.

Мы в школе учили немецкий язык.
На встречу пришёл к нам земляк, фронтовик.
В разведке служил он. Дошёл до Берлина.
Награды надеты по пояс картинно.

Здесь ночь январская долга;
храпят всё тише, всё спокойней,
во сне сбегая на луга,
мобилизованные кони.

Снаряд был яростен и слеп,
С клеймом чужой державы
В земле, распаханной под хлеб,
Лежит осколок ржавый.

Мне это слово полюбилось
Еще с военной той поры,
Когда вокруг земля дымилась
И будто плакала навзрыд.

Этот строгий камень скажет сердцу много,
Зазвучит тревожно прошлого струна:
Здесь святое место – Малая дорога,
Нашим ветеранам памятна она.

Дав слово не нарушить тишины,
Ползут по льду неслышно пластуны,
Им, как оружье верное, нужна
Дремучая ночная тишина.

Я приехал сюда
И, не скрою, плюю
На твои холода,
На старинную Каму твою.

Пришёл солдат.
Детишки в доме,
но почему-то нет жены.
Взглянул внимательней.
И кроме своих заметил… след войны.

Я обнаружил фотоснимки,
Которым тридцать с лишним лет.
Он весь – как из туманной дымки,
Моих родителей портрет.