Что из того, что те атаки
По палисадникам велись
И все окрестные собаки
Некстати около вились,

Про жизнь и смерть.
Ущелья пахли дымом,
Он уцелел – один из двадцати.
И, прозванный стократ «неуловимым»...

Мы живём, не боги, не атланты,
Под крылом отцовским не согреты,
В двадцать лет – матросы и солдаты,
В двадцать пять – вечерники-студенты.

А над могилой капитана – звезда,
значит, всё же получил он майора.
Капитаном в двадцать восемь он стал,
и майором в тот же год – слишком скоро!

Ночь. В землянке темно.
Тишину на дворе
Нарушает смертельная вьюга.
Мы распили вино

То ли молнии, то ли салют –
Эти вспышки лучистые, бледные.
Май победный и выдохи медные,
Хлещет ливень, сверкает салют.

Обелиск невысок. Небогат.
Две дороги крест-накрест лежат.
Не слышны ни гармонь, ни слова.
Скорбный ряд начинается с А.

Звёзд муравьи по небу шагали строем,
Время переходило вброд Ниагару плача,
Кормчий предстал пред миром антигероем,
Рухнул привычный миф, ничего не знача.

В учениях и на парадах
Себя показать я не мог –
Своё отлежал я в засадах,
В снегах у опасных дорог.

Под рукою – вода.
Под другою – вода.
И направо – беда,
И налево – беда.

На белом мраморе берёзы
Полузатёрлись письмена.
В один из дней, лихой и грозный,
Их здесь оставила война.

Левый берег в огне, а на правом
Пеплом кроются угли костра,
И связисты сквозь тьму к переправам
Тянут кабель, – работа быстра.

В то утро,
Когда соловьиные трели
Фашистскими бомбами
Взорваны были...

С ранней зарёй чуть заметен
профиль ущербной луны.
…Послевоенные дети
видят военные сны.

Небо в звездах, словно полный улей,
Травы пьют медовую струю,
Может быть, в такую ночь под пулей
Суждено мне кончить жизнь мою.