На фронте не сойдешь с ума едва ли,
Не научившись сразу забывать.
Мы из подбитых танков выгребали
Все, что в могилу можно закопать.

Есть в памяти мгновения войны,
что молниями светятся до смерти, –
не в час прощальный острый крик жены,
не жесткий блеск внезапной седины

Я гощу у родного отца.
Вспоминаем прошедшее наше,
И течёт разговор без конца,
И прошедшее ближе и краше.

Был осенним багрянцем, как лентой, весь город обвит.
На дорожки в саду наплывала вечерняя дрёма.
Ты рассказывал мне о мальчишеской первой любви,
О красивой девчонке из испанского детского дома.

Я в памяти своей храню доселе
То, что запечатлелось навсегда:
Морозный сумрак, голоса метели
И кровь, подернутую коркой льда.

Жуков снова на Мавзолее.
Это видел я, это было
в день двадцатого юбилея,
в день двадцатой мирной весны.

Я к северу привык, к седой волне,
К бродячим льдам, к полярному сиянью,
К огромным звездам в ясной вышине,
К метелей голубому полыханью.

Я знаю, мама, как тебе несладко
С печалью в доме быть наедине.
Выходишь на дорогу ты, солдатка…
Дорога заблудилась на войне!

Не всё я увидел и понял.
Над памятью мы не вольны.
Но помню, отчётливо помню
Я первую осень войны.

На возу холодном –
Старый инвалид,
Станция Болотное –
Переезд закрыт.

Когда метет во все широты
Мужское злое «душу – мать!..»,
Никто распластанную роту
Не может с наледи поднять.

В закордонной той дали,
У венгерского сельца,
Никнет ива до земли
Над могилою отца.

По всем городам и по сёлам
Шёл праздник, печатая шаг,
Над каждым домишком весёлым
Победно расструивал флаг.

В пилотке, сбитой на затылок,
В шинели длинной нараспах,
Он в дом вошёл. И мать застыла,
Оцепенела в двух шагах.

Мать потеряла сына на войне.
В снегу замерз или сгорел в огне –
Она об этом так и не узнала.
Ждала, ждала… А он не приходил.