Он выпустил в небо свою голубиную стаю.
Он лихо свистит и хохочет, от радости пьян.
Совсем как мальчишка, он машет рукой, а другая –
Обрубком в пустом рукаве, что заправлен в карман.

Черёмуха у дома отцветает,
На смену ей туманится сирень,
И тишина, как странница святая,
От глаз людских бредёт который день.

Ты не знаешь, мой сын, что такое война!
Это вовсе не дымное поле сраженья,
Это даже не смерть и отвага. Она
В каждой капле находит свое выраженье.

Ехали солдаты из Германии…
Орденов военных кавалер –
Гармонист – наяривал «страдание»
На родной саратовский манер.

Мы за церквушкой деревенскою,
У тихой рощи на краю
Хороним Лельку Воскресенскую,
Погибшую в ночном бою.

О, Родина! Как это странно,
Что в Александровском саду
Его могила безымянна
И – у народа на виду.

Май суров. Рассветы холодны.
День Победы. Снег же – только тает.
Я забыл, как было в дни войны, –
Люди о печальном забывают.

Москва. Концерт. Актриса в черном платье
двадцатый раз выходит на поклон.
И зал влюблен, как сорок тысяч братьев,
и я один сильней, чем зал, влюблен.

Утро вставало сырое,
Пленные скрыв города.
Смерть потеряла Героя,
Думала, что навсегда.

Я в детстве был обманут ясным небом…
Не позабуду солнечного дня,
Когда нежданно, с завыванием свирепым,
Оно обрушило фугаски на меня…

Ах, мудрости стертые –
С ними легко
Быть ни в чем не повинным!
Нас-то ведь нет

Всё испытав,
Мы знаем сами,
Что в дни психических атак
Сердца, не занятые нами,

– А помнишь? Вспомни!
Помнишь? Вспомни! –
Неспешно вдоль Москвы-реки
С цветами радости и боли...

С каждым встречным в деревне знаком,
Подавая дрожащую руку,
Ходит он дурак дураком,
Знаменитый на всю округу.

Не клялись, не говорили
Зажигательных речей.
Постояли. Покурили
Возле памятных ключей.