Опять с уродливым лицом
эпоха новой ищет правды.
И как когда-то над отцом,
так надо мной свистят снаряды.

Как займётся вдруг над селом
Розовее крови заря,
Как ударит петух крылом,
Новый день на село зовя

Я помню кадры фильмов довоенных.
Враг нападал. Сильны мы в грозный час.
Удар, и вот идут колонны пленных,
Почти готовых воевать за нас.

Речей и слов не надо броских,
Ты просто молча здесь постой…
Не всем лежать у стен Кремлёвских,
Но всем лежать в земле сырой.

Послушай меня: я оттуда приехал,
Где, кажется, люди тверды, как гранит,
Где гневной России громовое эхо,
Вперед продвигаясь, над миром гремит.

В бою под Ленинградом
Убили не меня,
В воронке от снаряда
Зарыли не меня.

Курит женщина в тамбуре,
Не стесняясь, при всех,
А в вагоне, как в таборе,
Разговоры и смех.

Летний вечер погожий,
Пропахший парным молоком.
Лёгкий ветер по коже
Пробегает, ласкаясь щенком.

Наяву – не в поверьях –
это все пронеслось.
Вижу вздыбленный берег
и в бессмертие мост.

Мы видели смерть. И запомнили мы:
Глаза у нее – не мышиные норы,
Но вспышками молний разили из тьмы
И мрак рассекали вокруг ее взоры.

Метров двести – совсем немного –
отделяют от нас лесок.
Кажется – велика ль дорога?
Лишь один небольшой бросок.

Больной, как будто бы гранату,
Бутылку бромную берет,
И снова сонную палату
Корежит хриплое: «Вперед!»

О берёзке много песен спето,
Не пройду и сам я стороной.
Солнечным дыханием согрета,
Вот она стоит передо мной.

Прежнею эпохою прославленный,
он сидел на празднике, больной,
словно на посмешище оставленный
вероломной быстрою судьбой.

Казалось, «Радищева» странно встречали:
На волны, игравшие с гордой кормой,
Все громче катился обвалом печали,
С народом, с повозками, берег крутой.