Начинается день усталостью.
Поясничными злыми болями.
Это значит, что дело к старости,
К отголоскам войны тем более…

От громовых раскатов обезумев,
Оглохший и раздавленный в огне,
Берлин капитулирует угрюмо
Шеренгами фамильных простыней.

Перед атакой ночь тревожна,
И сон не в сон – лишь маета,
И вспомнишь, что творил безбожно
И в чем душа твоя чиста.

Опять я в Севастополе.
Дышу турецким ветром.
Мы тут в бушлатах топали
На Графскую с оркестром.

Послевоенные годы победные.
Брянщина гордая, Брянщина бедная
выжжена, вытоптана оккупацией,
будто прошёл сатана…

Найду?
Дождусь ли –
Слова Наивысшего,
Чтоб звуки плоть и душу обрели?

Я, матушка Россия,
С просьбой к тебе великой:
Ежели будет трудно,
Меня покликай.

Зарастают воронки.
Оплывают, выравниваются брустверы окопов.
Соки Земли разъедают гильзы и осколки.
Постепенно вымирают инвалиды…

Мы замирали – что как вдруг сорвётся:
Недоставало пальцев на руке.
Прямой, как спица, наш учитель «солнце»
На зависть всем крутил на турнике.

Одетые вполне по-городскому,
Поблескивая стертыми коронками,
Цыганки составляли гороскопы,
Что шли вразрез с любыми похоронками.

Поэты изысканней стали:
Что рифма – сплошной примитив!
Сорняк на священной скрижали,
Частушки банальный мотив.

На этих могилах не розы –
Цветы луговые растут,
Да строем солдатским берёзы
Героев покой стерегут.

Среди маньчжурской этой шири
Печаль мы видели одну.
Здесь даже имени лишили
Многострадальную страну.

Детства не было. Было неявное
соглашенье с водой и травой,
что живёт существо своенравное
и мотает большой головой.

Ты писал мне перед самым боем,
В час, когда бросало землю в дрожь…
Я не знаю – где ты, что с тобою.
Но я верю: ты ко мне придешь.