А лето в подмосковном дыме
В июль торопится – в зенит.
Бушует гроздьями густыми,
Дождями пышными звенит.

…Весь Ленинград, как на ладони,
С горы Вороньей виден был.
И немец бил с горы Вороньей.
Из дальнобойной «берты» бил.

Мне сказал командир-подводник:
– Не во сне я, а наяву
Повидать бы хотел сегодня
Дорогую мою Москву.

Я жил в землянке вместе с теми,
Кто был войною в землю вжат.
Мы не кончали академий,
И нас доучивал сержант.

Помню: из горящего села,
Где тянулся дым со всех сторон,
Ты, не по летам седой, пришла
В наш стрелковый первый батальон.

Волшебный глаз такси любезно
Мигнет вдали, мигнет вблизи,
К нему взываю, как из бездны:
– До Яготина подвези! –

Мне музыка хрипела о любви –
Была игла тупа или горбата…
Сдыхать во вшах противней, чем в крови
Залатанных палаток медсанбата.

Идут-бредут смиренно дни за днями.
У времени не будет седины…
Деревни, как солдатскими ремнями,
Затянуты дорогами войны.

За окошком – лик луны
В красных отсветах войны,
Занесённые порошей
Рёбра нашей городьбы

Я помню, на Волге о лбину быка
Баржа нефтяная разбила бока.
Утихло ненастье, разъяснилась высь.
По берегу утки и гуси паслись...

И тридцать лет после этой гибели
Я работаю, спорю. Люблю. Живу.
И ныне, губами шепча бесплотными,
Глядит на меня мой убитый двойник

Где трепет Вечного огня,
Там раньше поле боя было.
В себе и жизнь и смерть храня,
Оно поры той не забыло

До глубины потрясена,
Земля качается от боли.
Там, где заставила война,
Залёг солдат в открытом поле.

Жара беспощадная, злая,
И слева и справа – пальба.
Над нами полнеба пылает,
В полнеба пылают хлеба.

Ещё любилось, плакалось и пелось
по-старому.
Война была не в счёт.
И мир свою томительную зрелость,
как женщина, не признавал ещё.