Не встречалися ни разу
Мы с тобой за всю войну,
Но мои с твоими письма
Знали встречу не одну.

Мы двое суток лежали в снегу.
Никто не сказал: «Замерз, не могу».
Видели мы – и вскипала кровь –
Немцы сидели у жарких костров.

– Ты бы смог, как в былую войну
(Боль и память о ней не изжили!)
Умереть за родную страну?
– Но родную страну растащили...

Память о войне во мне осталась,
И ничем её не отскрести.
Всё при мне, что в детстве мне досталось
Перевидеть и перенести.

…Хоть здесь почти бомбёжек не было, –
Шинели всюду, гимнастёрки,
И так народу много бегало
Меж Пенз – От Первой до Четвёртой*!

А может, не было войны…
И людям всё это приснилось:
Опустошённая земля,
Расстрелы и концлагеря,
Хатынь* и братские могилы?

В огороде мы пололи,
ты умело, я – впервой.
Прямо – поле, сбоку – поле,
а над полем – вязкий зной.

Седое море в дымке и тумане,
На первый взгляд такое, как всегда,
Высоких звезд холодное мерцанье
Колеблет на поверхности вода.

На старые окопы, дзоты, доты,
Оставленные средь полей войной,
Колосья в наступленье, как пехота,
Идут сплошной солдатскою стеной.

Нам от памяти детской никуда не уйти,
Хоть мы взрослые «тёти» и «дяди»…
Таня Хейфец, лишь стоит секунде пройти –
Ты в блокадном опять Ленинграде.

Если летом зной, а весной дожди,
А зимою шинель во льду,
Если пуля над ухом свистит: «Уйди!» –
Отвечает он: «Не уйду!»

Ввечеру затихнет у скворечни
Воркотня накормленных скворчат.
И пойду я, человек нездешний,
По мосткам, что жалобно бренчат.

Поет мальчишка песню
В военном городке,
Поет о трех танкистах,
Коньки на ремешке.

Умолкла дробь, и барабан застыл,
Натянутой поблескивая кожей…
На черном фоне белые кресты
На пауков засушенных похожи.

Вот и отобрана ты у меня!..
Неопытен в древней науке,
Я бой проиграл, пораженье кляня,
Долгой и трудной разлуке.