Когда-нибудь, в один из дней весенних,
А может быть, в один из зимних дней,
Войду я наконец в родные сени
И молча встану у родных дверей.

Бывает, увидишь порой
Совсем неприметный холмик
С печальной и тусклой звездой,
А рядом – рассветный шиповник...

Стихла деревня. Стоят стар и млад у ворот.
Смотрит-дивуется весь деревенский народ:
Пленные немцы с понурой идут головой.
С лесоповала ведёт их в казарму конвой.

Учительнице в классе отвечая,
Я пальцем вел по карте, отмечая:
Вот Висла, Неман, Одер, вот Дунай…
И было ясно, что земля большая

У моей соседки тёти Шуры
На мешок похожая фигура,
Две козы и зуба вроде три,
Пять сынов раскиданы по свету...

Прошло не помню сколько лет
И сколько вечеров,
А всё в душе не меркнет свет
Мальчишеских костров.

То из Крыма, то из Рима
Отступает битый враг,
Треском лжи и тучей дыма
Прикрывая каждый шаг.

Он проводил меня поклоном,
Поклоном проводила мать,
И видел я, что за вагоном
Пытался мой отец бежать.

Попал я в лагерь из тюрьмы в такой,
Где комендант стал неплохим поэтом!
Рифмует он ладонь с моей щекой
И звучной рифмой хвалится при этом.

В час, когда, оружье сжав руками,
Из мальчишек взрослыми мы стали,
Он, блестя новорожденной сталью,
На врага свое направил пламя.

По тем полям, по тем дорогам,
Где друг потерян не один,
Шагал солдат из Таганрога
Через Румынию в Берлин.

Как нереально то, что до войны:
Кудрявый мальчик в чистенькой матроске,
На синем гюйсе* – белые полоски.
Рот приоткрыт. Глаза удивлены.

Нам зарево пожаров освещало
Дорогу от села и до села.
Но в нас сильнее ненависть пылала,
И, хоть прошли с боями мы немало

Облазив весь курган, бежали к Волге,
на лодочные шумные причалы.
Щербатые холодные осколки
в карманах оттопыренных стучали.

Вдовы солдат погибших,
Опора сирот голодных,
Бессмертные в материнстве,
Познавшие муки богинь!