Бойцы курили. Пели. Вспоминали громко
Сегодняшний горячий и победный бой.
Один из них сидел, задумавшись, в сторонке,
Коробку спичек он держал перед собой.

Вы нашей земли не считаете раем,
А краем пшеничным, чужим караваем.
Штыком вы отрезали лучшую треть.
Мы намертво знаем, за что умираем:

Хорошо мне в теплушке,
Тут бы век вековать, –
Сумка вместо подушки,
И на дождь наплевать.

Я знаю, будет ясный день,
И в счастье безграничном
Светлее станет небосвод,
И звонче хоры птичьи

Стол повернули к свету. Я лежал
Вниз головой, как мясо на весах,
Душа моя на нитке колотилась,
И видел я себя со стороны:

Каганец бензиновый неярко
Желтый свет бросает по стенам.
Улыбаясь, девушка-мадьярка
Свой бокал протягивает нам.

«Прилетели бы жаворонки,
а вёснушка будет», –
Говаривала бабушка.
И снова принималась за своё.

Отдав салют, товарищей останки
Торжественно мы предали земле,
И по команде боевые танки
Пошли вперед к сверкающей заре.

Я – горожанка. Я росла, не зная,
Как тонет в реках медленный закат.
Росистой ночью, свежей ночью мая
Не выбегала я в цветущий сад.

Под Спасском* – в тяжёлое лето начала войны –
То ль всадник, то ль призрак явился с ночной стороны.
Не стёжкой, а так – через ямы, окопы, стволы
Входил и глядел, как из бездны, – сквозь стены в углы...

Оглядись – в степи широкой
Трех дорог видны истоки,
Где-то ключ урчит далекий…
Вороной мой, вороной.

Было тихо и тепло в избе, –
Нет избы. Котенок на трубе, –
Нет трубы. Испепеленный пень, –
Нету пня. Осиротелый день.

Припомнил жизнь свою старик:
«Чудно!
Да мне ли довелося?..»
Распахнут жёсткий воротник,
Зажата в пальцах папироса.

Время катится помалу.
Вот они – в строю
Пленные идут к вокзалу.
Я с рогаткою стою.

Поля в воронках и в окопах,
В лесах – обугленные пни,
На большаках, на узких тропах
Крест-накрест надолбы одни.